Негосударственное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
"Санкт-Петербургский Гуманитарный университет профсоюзов"
Самарский филиал
Факультет: культуры
Заочное отделение
Специальность 071401 "Социально-культурная деятельность"
Контрольная работа
Дисциплина: "История Санкт-Петербурга"
Тема: "Быт и нравы дворян в XIX веке"
Выполнил: Измайлов А.А.
Студент группы 2-06-2018
Проверила: к. ист. н., доцент
Токмакова Лидия Петравна
САМАРА 2008
В центре моего исследования - быт и нравы русского дворянства в XIX веке. Особенность как церемониального, так и будничного быта и нравов определяется его игровым характером. В обществе необходимы хорошие манеры и сдержанность в обращении, при дворе же эти качества еще необходимее. Так или иначе, жесткие "рамки светского приличия" вызывали естественную реакцию недовольства и у дворян "средней руки", и у представителей аристократических кругов: "... цепь отношений, приличий и обязанностей мгновенно накинута на душу, как аркан горского разбойника, и влечет бедную из минутной независимости в рабство и тревогу, называемую - светской жизнию, где ум изгибается и коварствует, язык лжет и лицо, как искусный актер, играет такие роли, каких настоятельно требуют обстоятельства".
В данной контрольной работе я ограничился рассказом о внешних формах поведения - большое внимание уделяется нравственной стороне светского воспитания и культуре русского застолья. В последние годы интерес к дворянскому застолью резко возрос. Цель, которую ставил автор, - расписать быт обеденного ритуала поэтапно. В работе приводятся примеры свидетельства как наших соотечественников, так иностранных путешественников.
У нас на Руси отпустить гостя без обеда почиталось тогда неучтивостью и погрешением.
Все иностранные путешественники отмечают необычайное гостеприимство русских дворян. "Нет никого гостеприимнее русского дворянина" 1 .
"В то время гостеприимство было отличительной чертой русских нравов, - читаем в "Записках" француза Ипполита Оже. - Можно было приехать в дом к обеду и сесть за него без приглашения. Хозяева предоставляли полную свободу гостям и в свою очередь тоже не стеснялись, распоряжаясь временем и не обращая внимания на посетителей: одно неизбежно вытекало из другого. Рассказывали, что в некоторых домах, между прочим, у графа Строганова, являться в гостиную не было обязательно. Какой-то человек, которого никто не знал ни по имени, ни какой он был нации, тридцать лет сряду аккуратно являлся всякий день к обеду. Неизбежный гость приходил всегда в том же самом чисто вычищенном фраке, садился на то же самое место и, наконец, сделался как будто домашнею вещью. Один раз место его оказалось не занято, и тогда лишь граф заметил, что прежде тут кто-то сидел. "О! - сказал граф. Должно быть, бедняга помер".
Действительно, он умер дорогой, идя по обыкновению обедать к графу".
Персонаж другого анекдота, рассказанного великой княжной Ольгой Николаевной, умер не перед обедом, а "после своего последнего появления на обеде": "При воспоминаниях о Москве я не могу забыть князя Сергея Михайловича Голицына... Его стол был всегда накрыт на 50 персон. Об этом существовал анекдот: тридцать лет подряд появлялся в обеденный час у него человек, исчезавший сейчас же после десерта. В один прекрасный день его место осталось незанятым. Куда он девался? Никто не мог ответить на это. Кто такой он был? И этого никто не мог сказать. Тогда стали узнавать, куда он делся, и выяснилось, что он умер ночью после своего последнего появления на обеде. Тогда только узнали его имя. Это очень показательно для беспечной патриархальной жизни прежней России".
По словам французской актрисы Фюзиль, жившей в России с 1806 по 1812 год, "В русских домах существует обычай, что раз вы приняты, то бываете без приглашений, и вами был бы недовольны, если бы вы делали это недостаточно часто: это один из старинных обычаев гостеприимства"
" Известно, что в старые годы, в конце прошлого столетия, гостеприимство наших бар доходило до баснословных пределов, - пишет П. А Вяземский. - Ежедневный открытый стол на 30, на 50 человек было дело обыкновенное. Садились за этот стол, кто хотел: не только родные и близкие знакомые, но и малознакомые, а иногда и вовсе незнакомые хозяину".
У Всеволода Андреевича Всеволожского "даже в обыкновенные дни за стол садилось 100 человек".
"Едем с женою к гр. Вязмитиновой; звала обедать, да нельзя: отозваны мы к Хрущовым богачам, на Пречистенку*", - пишет А Я. Булгаков брату, - вообрази, что у них готовят обед на 260 человек".
№ Ансело Ф. Указ. Соч. С.56.
* Дом А П. Хрущова сохранился, сейчас в нем находится Гocyдapственный музей А С. Пушкина.
Знаменитый балетмейстер И.И. Вальберх сообщает из Москвы жене в 1808 году: "Я всякий почти день бываю у Нарышкина, он очень ласков со мной; но это может быть для того, чтоб я его ничего не просил, да, правду сказать, и нет время: у него всякий день человек по пятидесяти..."
По словам Э.И. Стогова, в доме сенатора Бакунина "всякий день накрывалось 30 приборов. Приходил обедать, кто хотел, только дворецкий наблюдал, чтобы каждый был прилично одет, да еще новый гость не имел права начинать говорить с хозяевами, а только отвечать. Мне помнится, что лица большею частью были новые... После обеда и кофе незнакомые кланялись и уходили".
На 30 человек в будние дни был обед и у графа А И. Остермана - Толстого. "С ударом трех часов подъезд запирался, - вспоминает Д.И. Завалишин, - и уже не принимали никого, кто бы ни приехал. В воскресенье стол был на 60 человек, с музыкой и певчими, которые были свои; обедали не только в полной форме, но и шляпы должны были держать на коленях".
К числу причуд хозяина "относилось еще и то, что у него в обеденной зале находились живые орлы и выдрессированные медведи, стоявшие во время стола с алебардами. Рассердившись однажды на чиновничество и дворянство одной губернии, он одел медведей в мундиры той губернии".
Не столь многолюдны были "родственные" и "дружеские" обеды. "К обеду ежедневно приезжали друзья и приятели отца, - рассказывает сын сенатора А.А. Арсеньева, - из которых каждый имел свой jour fix е* . Меньше 15-16 человек, насколько я помню, у нас никогда не садилось за стол, и обед продолжался до 6-ти часов".
Cyeверныe хозяева строго следили, чтобы за столом не оказалась 13 человек. Вера в приметы и суеверия была распространена в среде как помещичьего, так и столичного дворянства.
"Батюшка мой, - пишет в "Воспоминаниях о былом" Е.А. Сабанеева, - был очень брезглив, имел много причуд и предрассудков... тринадцати человек у нас за столом никогда не садилось".
В эту примету верил и близкий друг А.С. Пушкина барон А.А. Дельвиг. По словам его двоюродного брата, "Дельвиг был постоянно суеверен. Не говоря о 13-ти персонах за столом, о подаче соли, о встрече с священником на улице и тому подобных общеизвестных суевериях".
Не менее дурным предзнаменованием считалось не праздновать своих именин или дня рождения.
Приятель Пушкина по "Арзамасу", знаток театра, автор популярных "Записок современника" С.П. Жихарев писал: "Заходил к Гнедичу пригласить его завтра на скромную трапезу: угощу чем Бог послал... Отпраздную тезоименитство свое по преданию семейному: иначе было бы, дурное предзнаменование для меня на целый год".
"Итак, мне 38 лет, - сообщает в июле 1830 года своей жене П. А Вяземский. - ... Я никому не сказывал, что я родился. А хорошо бы с кем-нибудь омыться крещением шампанского, право, не из пьянства, а из суеверия, сей набожности неверующих: так! Но все-таки она есть и надобно ее уважить".
*Опредeленный день (фр).
Чиновный люд "под страхом административных взысканий" спешил в день именин поздравить начальство. В записках А.К. Кузьмина содержится любопытный рассказ о том, как отмечал свои именины в 30-е годы прошлого столетия губернатор Красноярска: "К почетному имениннику должно было являться три раза в день. В первый раз - в 9 часов утра с поздравлением, и тут хозяин приглашает вас обедать или на пирог: пирог тот же обед, только без горячего, с правом садиться или не садиться за стол. В два часа пополудни вы приезжаете на пирог или к обеду и, поевши, отправляетесь домой спать, а в 8 часов вечера гости собираются в третий раз: играть в карты и танцевать до бела света. Дамы приезжают только на бал, а к обедам не приглашаются".
Славное было время! Были явные поцелуи, были и тайные.
Сохранились многочисленные свидетельства о том, как приветствовали друг друга хозяева и гости, приглашенные на обед, ужин, вечер или бал.
"Теперь я хочу рассказать, каким образом приветствуют друг друга мужчина и женщина, - пишет М. Вильмот. - Дама подает вошедшему джентльмену руку, которую тот, наклонясь, целует, в то же самое время дама запечатлевает поцелуй на его лбу, и не имеет значения, знаком ли ей мужчина или нет. Таков тут обычай здороваться, вместо наших поклонов и реверансов".
"Всякая приезжающая дама должна была проходить сквозь строй, подавая руку направо и налево стоящим мужчинам и целуя их в щеку, всякий мужчина обязан был сперва войти в гостиную и обойти всех сидящих дам, подходя к ручке каждой из них".
Еще подробнее об этом церемониале говорится в воспоминаниях Н.В. Сушкова: "Съезжаются гости... каждый гость и каждая гостья кланяются или приседают при входе в приемную, на восток и запад, на полдень и полночь; потом мужчины подходят к ручке хозяек и всех знакомых барынь и барышень - и уносят сотни поцелуев на обеих щеках; барыни и барышни, расцеловавшись с хозяйками и удостоив хозяина ручки, в свой черед лобызаются между собою. После таких трудов хозяин приглашает гостей для подкрепления сил по-фриштикать* или, как чаще говорилось тогда, перекусить до обеда и глотнуть для возбуждения аппетита" 2 .
Обеду предшествовал закусочный (холодный) стол, накрываемый не в обеденной зале (столовой), а в гостиной. Иностранцам русский обычай сервировать закусочный стол. В гостиной казался довольно странным. Описание закусочного стола нередко встречается в записках иностранных путешественников.
Побывавшая на обеде у генерала Кнорринга мисс Вильмот сообщает в письме: "Когда мы приехали, то нас ввели в переднюю, где 30 или 40 слуг в богатых ливреях кинулись снимать с нас шубы, теплые сапоги и проч. Затем мы увидели в конце блестящего ряда изукрашенных и ярко освещенных комнат самого генерала, со старомодною почтительностью ползущего к нам навстречу...
2 Сушков Н.В. Картина русского быта… // Раут. Ист. И лит. Сб.М., 1852. Кн.2. С.451-452.
* От нем. Frubstur (завтрак).
Когда он поцеловал наши руки, а мы его в лоб, то провел нас через разные великолепные покои (но, странно сказать, без ковров), покуда мы дошли до закуски, т.е. стола, уставленного водка ми, икрою, хреном, сыром и маринованными сельдями... " 3
Подробное описание закусочного стола находим и в записках Астольфа де Кюстина о поездке по России в 1839 году:
"На Севере принято перед основною трапезой подавать какое-нибудь легкое кушанье - прямо в гостиной, за четверть часа до того как садиться за стол; это предварительное угощение - своего рода завтрак, переходящий в обед, - служит для возбуждения аппетита и называется по-русски, если только я не ослышался, "закуска". Слуги подают на подносах тарелочки со свежею икрой, какую едят только в этой стране, с копченою рыбой, сыром, соленым мясом, сухариками и различным печением, сладким и несладким; подают также горькие настойки, вермут, французскую водку, лондонский портер, венгерское вино и данцигский бальзам; все это едят и пьют стоя, прохаживаясь по комнате. Иностранец, не знающий местных обычаев и обладающий не слишком сильным аппетитом, вполне может всем этим насытиться, после чего будет сидеть простым зрителем весь обед, который окажется для него совершенно излишним".
Во Франции было принято сервировать закуски не в отдельной комнате (гостиной), а на подносах, которые подавались гостям прямо за столом. Этот французский обычай прижился и в некоторых русских домах.
Приведем свидетельство английского доктора-туриста, побывавшего в начале 40-х годов в имении АВ. Браницкой - Белой Церкви: "Чрезвычайно изумленный уже этой обстановкой, я был удивлен еще больше, когда подан был обед. Он начался с холодной ветчины, нарезанной ломтиками, которую обносили вокруг стола на большом блюде. За ветчиной последовал pate froid *, потом салат, потом кусок пармезанского сыра. Очень любя холодные обеды, я рад был поесть по своему вкусу и делал честь подаваемым вещам. Я ел бы всего больше, если б слушался только своего аппетита; но я заметил, что соседи мои по столу едва дотрагивались до подаваемых блюд, и я не хотел отставать от них, как вдруг, к неописанному моему удивлению, лакей принес на стол вазу с супом. В ту же минуту вошла графиня и села на свое место. Какой же я был неуч и как я ошибся! Ветчина, пирог, салат и сыр, не говоря о шампанском и донском вине, не составляли обеда, а только как бы прелюдию к нему, предисловие и прибавление к работе более серьезной. Я был немного сконфужен своей ошибкой, тем более, что удовлетворил свой аппетит на мелочах, которые должны были только его пробудить".
К столу, когда обед предложен, мужчина должен даму весть.
Особого внимания заслуживает форма приглашения к обеденному столу - реплика столового дворецкого.
*Холодный пирог (фр).
3 Дубровин Н.Ф. Русская жизнь в начале XIX в. // РС.1899. №2. С.251.
"День рождения моего отца, 7 - го числа февраля, как раз совпадал с временем самого разгара зимнего сезона, - вспоминает Ю. Арнольд. - Он праздновался преимущественно торжественным обедом... Закуска сервировалась в большом зале... Ровно в 5 часов... отец и матушка приглашали
Как считает В.В. Похлебкин, формула "кушанье подано" вошла в русскую драматургію благодаря В.Г. Белинскому, который предложил ее в пьесе "Пятидесятилетний дядюшка, или
Странная болезнь". Это не означает, что он сам придумал данную реплику: из существовавших форм приглашения к столу Белинский выбрал самую простую и лаконичную. Не будем спорить с крупным знатоком истории русского застолья и не станем умалять заслуг В.Г. Белинского, хотя вряд ли существовали в быту столь уж "разнообразные" формы приглашения к столу.
Белоснежная салфетка - неизменная деталь костюма столового дворецкого. "Ежедневно Никита Савич, обернув руку салфеткой, входил в гостиную в ту минуту, когда часы били два, и докладывал, что кушанье подано" 4 .
"Именно в то самое время, как хрипят часы в официантской, чтоб бить два, с салфеткой на руке, с достойным и несколько строгим лицом, тихими шагами входит Фока. "Кушанье готово!" - провозглашает он громким протяжным голосом..."
Следующим этапом обеденного ритуала было шествие гостей к столу.
"Когда собравшихся гостей в гостиной хозяин дома познакомит между собой, и доложено ему будет, что кушанье на столе, то встает он и, приглася посетивших в столовую, провожает их, идя сам впереди".
"... Фока Демидыч, с своими сходящимися поднятыми бровями и с очевидной гордостью и торжественностью объявляет:
Кушанье поставлено.
Все поднимаются, отец подает руку бабушке, за ними следуют тетушки, Пашенька, мы с Федором Иванычем и кто-нибудь из живущих и Марья Герасимовна.
Молодой человек, присутствовавший на обеде у своего родственника, сенатора К., рассказывает в письме к другу: "Eгo превосходительство сам указал порядок шествия из зала в столовую, назначив каждому даму, которую ему надлежало вести к столу".
"Ровно В 5 часов... отец и матушка приглашали гостей к закуске, а через полчаса голос Никодимыча провозглашал громко: "кушанье подано". Тогда отец и матушка предлагали почетным кавалерам вести к столу таких - то дам, а наипочетнейшего гостя сама матушка, равно как почетнейшую гостью отец, просили "сделать им честь"".
Старшая по положению мужа дама считалась "почетнейшей" гостьей. Если на обеде присутствовал император, то он в паре с хозяйкой шествовал к столу.
4 Чужбинский А. Очерки прошлого // Заря.1871. № 6. С.225. нeвecткy..."
Ужин был приготовлен в манеже, - рассказывает Е.П. Янькова о бале, который был дан Степаном Степановичем Апраксиным в честь приезда в Москву императора. Государь вел к ужину хозяйку дома, которая-то из императриц подала руку Степану Степановичу, а великие князья и принцы вели дочерей и под музыку шли гости "из гостиной длинным польским попарно, чинно в столовую": во время шествия они показывали себя, свой наряд, изящество манер и светскость.
"... Каждый мужчина подставляет свой локоть даме, и вся эта процесс из 30-40 пар торжественно выступает под звуки музыки и садится за трехчасовое обеденное пиршество", - сообщала в письме к родным мисс Вильмот.
Большое значение придавалось убранству столовой. "Столовая должна быть блистательно освещена, столовое белье весьма чисто, и воздух комнаты нагрет от 13-16° R", - писал знаменитый французский гастроном Брилья-Саварен в остроумной книге "Физиология Bкyca", изданной в Париже в 1825 гoдy.
П. Фурманн, автор изданной в 1842 году "Энциклопедии русского городского и сельского хозяина-архитектора, садовода, землемера, мебельщика и машиниста", дает подробное описание надлежащего интерьера столовой: В ней не должно быть ни кресел, ни диванов; большая дверь отворяется на две половинки; пол паркетный; потолок с живописью, представляющей цветы, плоды и проч. По углам на пьедесталах вазы с цветами; по стенам бронзовые или чугунные канделябры. Меблировка "великолепной столовой,) должна состоять из большого раздвижного стола, одного или двух зеркал и массивных стульев, стоящих вдоль стен вокруг всей комнаты.
"В сей комнате, собственно определенной для обеда и ужина, необходимо иметь красивые буфеты и шкафы. При чем всякая вообще столярная работа должна быть окрашена в серое, а обои, при красоте оных, иметь основание светлое, отливающее несколько на мрамор.
Стол в этой комнате должен быть круглый с медными рулетками, или, иначе сказать, сделанными из такого же металла, на валики похожими колесцами, дабы удобнее можно было передвигать его из одной стороны в другую. Величина такого стола должна быть такая, чтоб на нем могли поместиться, по крайней мере, пятнадцать приборов.
За завтраком такой стол, сколько для экономии, только же и для приличия, должен быть постилаем не скатертью, как сие обыкновенно бывает, но клеенкою, прилично расписанною, с бордюрами... и притом иметь величину столу соразмерную. Ибо, в сем отношении, такая покрышка стола приличнее, что с нее мокрою тряпкою можно скоро стереть всякие пятна.
Зимою не худо стлать под столом ковер; летом же заменять его отлично отделанными соломенными циновками.
Освещать определенную для обеда и ужина комнату вместо свеч лампами сделалось в Париже обыкновенным или, лучше сказать, обычным.
Однако ж, как бы то ни было, даже и в иных землях ужинный стол освещается тож лампами; но это не хорошо - во-первых, потому, что свет от них слишком живой, блестящий, притупляет зрение, а во-вторых, во избежание сего, нужно еще заботиться и об том, чтоб лампа, непосредственно над столом находящаяся, была крепко утверждена к месту, ей назначенному".
*в современных изданиях - Брийа-Саварен.
Ты знаешь, в деревне одно дело: объедаться.
Жизнь дворян в имении протекала неторопливо и однообразно.
"Наша обыденная жизнь... обыкновенно распределялась так: нас будили в 7 часов утра и все собирались вместе пить чай, нам же, детям, давали иногда ячменный кофе со сливками и далее... (в тексте неразборчиво. Е.Л.) почивать. В 1О часов утра был завтрак, состоящий из какого-нибудь одного мясного блюда, яичницы или яиц всмятку и молока кислого или снятого. В час дня был обед почти всегда из четырех блюд, в 6 часов всегда чай и молоко и в 1О часов вечера ужин из трех блюд, - читаем в неопубликованных, к сожалению, воспоминаниях Д.Д. Неелова, хранящихся в рукописном отделе Российской государственной библиотеки 5 .
"... Шумские ездили раз в лето к старухам в Останьино" Останьино была барская усадьба, населенная только господами и дворовыми... Главным занятием было питание. Утром в девять часов чай, с густыми сливками, с домашними булочками, лепешечками, крендельками.
В одиннадцать - обильный завтрак: пирог, цыплята, куры, дичь (и до и после Петрова дня - все равно), жареная печенка, караси в сметане; разные овощи, творог, варенцы, ягоды; чай и кофе. В три часа обед. Он начинался с горячего кушанья, которое называлось холодным и состояло из вареной или жареной говядины с изюмом и черносливом. Потом уже подавали суп, соус, рыбу, жаркое, пирожное. После обеда опять чай и кофе. Затем десерт: свежие плоды и ягоды, варенье всех родов и видов, пастилы, смоквы и домашний мед, светлый, золотой, искрометный напиток Десерт не снимался со стола до самой ночи. В пять часов вечерний чай. В семь или восемь, когда возвращал ось стадо, подавали молоко, парное и холодное, с хлебом. В девять ужин, тот же обед, только без холодного, прямо с супа.
Монотонный сельский день нарушался приездом гостей в семейные и церковные праздники. Часто гости приезжали без всякого повода, "гостили И кормились по нескольку дней".
О гостеприимстве и хлебосольстве помещиков писали многие мемуаристы. С нескрываемой симпатией автор "Воспоминаний детства" рассказывает о помещике Дубинине: "За обедом его можно было назвать истинным счастливцем: как блестели его глаза, когда на столе появлялась какая-нибудь великолепная кулебяка! С какою любовью выбирал он для себя увесистый кусок говядины! Какая доброта разливалась по всему лоснящемуся его лицу, когда он упрашивал нас "кушать, не церемонясь"! Он так был хорош в своем роде за обедом, что после мне уже трудно было и вообразить его в другом положении. Это был истинно обеденный человек".
Делом чести для помещиков было накормить досыта приехавших из Москвы или Петербурга гостей.
"Петербургские родственники в простоте своей думали, что насильственное кормление обедом окончилось, но они жестоко ошиблись. Гости, встав из-за стола, отправились с хозяевами в гостиную. Среди гостиной ломился стол под бременем сладостной ноши. Всех лакомств должны были гости отведать хорошенько и объявить о них Ульяне Осиповне свое мнение.
5 Неелов Д.Д. Мои воспоминания. РГБ. Ф.218 Карт.478. Ед. хр.11. Л.18
Петербургские господа ели, боясь за свое здоровье, и принуждены были еще выпить по чашке кофею с густыми, как сметана, пенками, наложенными собственно Ульяною Осиповною каждому гостю порознь. Такое угощение походило на умысел: уморить гостей индижестией*..."
Малороссийская кухня, однако, приходилась по вкусу многим побывавшим "на Украйне". "У меня в Киеве жили родные, небогатые люди, - вспоминает А С. Афанасьев-Чужбинский, - но считавшие за удовольствие принять гостя, чем Бог послал. У тетушки в особенности подавали превосходный постный обед, какого, действительно, не найти и у самого дорогого ресторатора".
Известный хлебосол генерал И.Н. Скобелев уверял своего приятеля, что (, нигде ему не приводилось лакомиться такими вкусными яствами, как в благодатной Малороссии, которую называл Хохляндией, причем делал исчисление самое подробное всех произведений хохлацкой кухни. Об одном только на своих малороссийских винтер-квартирах сожалел Иван Никитич, а именно о том, что черноглазые хохлушки не умеют русского кваса варить и дерзают величать этот наш "отечественный нектар", как он выражался, "кацапским пойлом"".
Зато у русских помещиков "отечественного нектара" хватало в избытке. "Как у бедных, так и у богатых число блюд было нескончаемое... Как бы ни был беден помещик, но в ледниках его были засечены бочки мартовского пива, квасу, разных медов, которыми прежде щеголяли хозяева".
Вовсе не значит, что интересы помещичьего дворянства сводились только к поглощению еды. Вспомним слова П. Катенина о том, что (, нет жизни, более исполненной трудов, как жизнь русского деревенского помещика "среднего состояния". Однако это не мешало помещику быть "истинно обеденным человеком".
Чиноположению с тою же строгостию следует в публике, как этикету при дворе.
"Когда приходится иметь дело с этой страной, тем паче в случаях особливой важности, надобно постоянно повторять одно и то же: чин, чин, чин и ни на минуту о сем не забывать. Мы постоянно обманываемся из-за наших понятий о благородном происхождении, которые здесь почти ничего не значат. Не хочу сказать, будто знатное имя совсем уж ничто, но оно все-таки на втором месте, чин важнее. Дворянское звание лишь помогает достичь чина, но ни один человек не занимает выдающегося положения благодаря одному лишь рождению; это и отличает сию страну от всех прочих., - писал в 1817 году граф Жозеф де Местр графу де Валезу.
Действительно, российский дворянин обязан был служить "Отечеству и Государю". Военная служба считалась более престижной по сравнению с гражданской. "Военная каста высокомерно называла штатских (фрачных)"рябчиками". Поступок И. и. Пущина, оставившего военную карьеру и перешедшего на "статскую службу", вызвал недоумение современников.
* Индижестия (от фр. Indigestion) - несварение желудка.
"Происходя из аристократической фамилии (отец его был адмирал) и выйдя из лицея в гвардейскую артиллерию, где ему представлялась блестящая карьера, он оставил эту службу и перешел в статскую, заняв место надворного Судьи в Москве. Помню и теперь, - свидетельствует н.В. Басаргин, - как всех удивил тогда его переход и как осуждали его, потому что в то время статская служба, и особенно в низших инстанциях, считалась чем-то унизительным для знатных и богатых баричей. Его же именно и была цель показать собою пример, что служить хорошо и честно своему отечеству все равно где бы то ни было... " 6
На профессиональное творчество смотрели как на унизительное для дворянина занятие. Творчество воспринималось только как "благородный досуг". В мемуарной литературе находим немало тому подтверждений.
"Обвинения на меня сыпались отовсюду, - вспоминает граф Ф.П. Толстой. - Не только все родные, кроме моих родителей, но даже большая часть посторонних упрекали меня за то, что я первый из дворян, имея самые короткие связи со многими вельможами, могущими мне доставить хорошую протекцию, наконец, нося титул графа, избрал путь художника*, на котором необходимо самому достигать известности. Все говорили, будто я унизил себя до такой степени, что наношу бесчестие не только своей фамилии, но и всему дворянскому сословию".
Учительское поприще также считалось делом не дворянским. "Я отказался от гражданской службы и вступил в учительское звание, - пишет Н.И. Греч. - Достойно замечания, что это восстановило против меня многих моих родственников. Как можно дворянину, сыну благородных родителей, племяннику такого-то, внуку такой-то, вступить в должность учителя!".
Поступая же на сцену, дворяне утрачивали свои права. Известный писатель С.Т. Аксаков был в молодости страстным театралом и актером-любителем. В начале века, будучи мелким чиновником, он был принят в доме адмирала А.С. Шишкова. "Старики-посетители, почетные гости Шишковых, заметили меня, - вспоминал он много лет спустя, - а более всех жена Кутузова... приветствовали меня уже не казенными похвалами, которыми обыкновенно осыпают с ног до головы всех без исключения благородных артистов. Кутузова изъявила мне искреннее сожаление, что я дворянин, что такой талант, уже мною обработанный, не получит дальнейшего развития на сцене публичной..."
"По понятиям того времени, - отмечает в своих записках д.Н. Свербеев, - каждому дворянину, каким бы великим поэтом он ни был, необходимо было служить или, по крайней мере, выслужить себе хоть какой-нибудь чинишко, чтобы не подписываться недорослем".
"... Мне минуло 16 лет, и нужно было подумать о службе, разумеется, военной, потому что статская была немыслима для юноши хорошего дома, - пишет граф Д.Н. Толстой. - Жить без службы, не иметь чина, целый век подписываться "недорослем из дворян", позорнее этого ничего нельзя было придумать".
Известно, что князь Голицын, приятель А.С. Пушкина, никогда не служивший и поэтому не имевший чина, до старости писал в официальных бумагах: "недоросль".
6 Басаргин Н.В. Указ. Соч. С.315-316
*С 1828 по 1859 год Ф.П. Толстой был вице-президентом Академии художеств.
Принцип сословной иерархии, зависимость нижестоящего от вышестоящего определяли нормы поведения дворянина как на службе, так и в повседневной жизни. Непременной обязанностью чиновного дворянства были визиты к начальству в праздники и высокоторжественные дни: "... чиновный люд не мог и думать, под страхом административных взысканий, не явиться в Новый год или царские дни с поздравлением к своему начальству, начиная с низшего до высшего - губернатора. Чтобы поспеть туда и сюда чиновники с раннего утра были на ногах, а побогаче в экипажах, в мундирах и треугольных шляпах, несмотря ни на какой дождь или мороз".
Подарки же дарят не только на день рождения, именины, на Пасху, но еще по сотне других поводов.
"... У вас нет права выбора - дарить либо не дарить, по определенным дням вы вынуждены делать и получать подарки, в противном случае вы нарушите обычаи страны и нанесете всем оскорбление", - писала Кэтрин Вильмот.
Щедрость русских дворян, их желание и умение делать подарки поражали многих иностранных путешественников. Не отличались скупостью и российские императоры, во дворцах которых целые комнаты отводились для подарков как иностранным гостям, так и своим подданным.
"Недавно лучшая публика стекалась в Таврический дворец любоваться выставленною там хрустальною кроватью, назначенною в дар от российского монарха персидскому шаху. Великолепная, и можно сказать, единственная в свете кровать сия, блистает серебром и разнообразною гранью хрусталей, украшена сему хрустальными столбами и ступенями из синего стекла. Она устроена таким образом, что с обеих сторон ее могут быть фонтаны благовонной воды, и склонять к дремоте сладким шумом своим; а при освещении она засверкает тысячью алмазов, без сомнения, удивит восточную пышность и роскошь! Кровать сия есть изделие Императорского Стекляного завода.7 "Кровать сия имеет 53/4 аршина в длину, 31/2 ар. в ширину и 13 вершков в вышину". Придворным И дипломатам иностранных держав император жаловал усыпанные драгоценными камнями табакерки с царским портретом или вензелем, бриллиантовые перстни, алмазные знаки орденов.
"Его Императорское Величество с отличной щедростию удостоил меня сувенира, какой намного ценнее того, что установлено в таких случаях для чрезвычайных посланников, - пишет Ж. де Местр графу де Валезу в июне 1817 года, - подаренная мне шкатулка стоит более 20 000 рублей. Я везу ее в Турин. Их Величества Императрицы выказали и мне, и семейству моему редкую доброту. У меня недостает выражений для благодарности сему двору за все сделанное для меня". Обер-гофмейстерина Прусского двора, графиня Фосс, побывавшая в Петербурге в 1808 году, отмечает в своем дневнике: "Мы по-семейному обедали у царицы-матери.
7 ОЗ.1825. Ч.24, С.148-149.
Пред обедом я осматривала комнату, в которой для подарков находится целое собрание чудеснейших шуб. Одна, из великолепной черно-бурой лисицы, предназначена нашей королеве; здесь же хранятся бриллианты, перстни, ожерелья, одним словом, всякие драгоценности, из которых царь сам выбирает подарки для избранных".
Во дворцах вельмож также имелись комнаты, в которых хранились подарки для гостей. Во дворце Н.П. Шереметева быта комната, "набитая вещами драгоценными, назначенными на одни подарки, и по мере что дарил, заменял их беспрестанно новыми".
Если начальникам подчиненные могли делать подарки лишь в исключительных случаях, то царю и особам царской фамилии мог преподнести подарок каждый дворянин.
Одна дама вышила подушку, которую поднесла Александру 1 при следующих стихах:
Российскому отцу
Вышила овцу,
Сих ради причин,
Чтобы мужу дали чин.
Резолюция министра Державина:
Российский отец
Не дает чинов за овец.
Дамам и "молодым девицам" обычно дарили предметы, имеющие отношение к рукоделию. Н.В. Гоголь, к примеру, любил рисовать узоры для ковров и преподносил их знакомым дамам. Г.С. Батеньков послал жене своего друга в Москву по почте из Тобольска, "Уда он уехал в отпуск для излечения ран" в 1814 году, "узоры для платьев".
"Молодые кавалеры" нередко дарили своим возлюбленным собственные "произведения пера", герой романа М.П. Погодина "Сокольницкий сад" пишет в письме другу: "Вчера был день рождения Луизы. Ты знаешь, я долго не решался, что подарить ей; то казалось не кстати, другое слишком обыкновенно и проч. Наконец решился было я написать аллегорическую повесть, в коей она играла бы главную роль, посвятить ей, но побоялся проговориться без намерения, побоялся, чтоб не заключили чего-нибудь в дурную сторону и решился - как ты думаешь - перевести для нее Шиллерова Валленштейна, в котором она восхищалась ролею Теклы. С каким удовольствием принялся я за работу и какое удовольствие работа мне доставила"
Не надо скрывать свой нрав и уметь не быть, а казаться.
"Тона высшего круга невозможно перенять, - пишет Ф. Булгарин, - надобно родиться и воспитываться в нем. Сущность этого тона: непринужденность и приличие. Во всем наблюдается средина: ни слова более, ни слова менее; никаких порывов, никаких восторгов, никаких театральных жестов, никаких гримас, никакого удивления. Наружность - лед, блестящий на солнце.
"Я В восхищении от светски образованной женщины и мужчины тоже. У них все, начиная от выражений до движений, приведено в такую ровную, стройную гармонию, у них во всех пульс, кажется, одинаково бьется. Дурак и умница, флегма и сангвиник - это редкие явления, да едва ли они и существуют между ими..." читаем в повести Т.Г. Шевченко "Художник".
"Управляй лицем по своей воле, чтобы не было на оном изображено ни удивления, ни удовольствия, ни отвращения, ни скуки!"
Самообладание - отличительная черта светского человека, который "должен казаться довольным, когда на самом деле очень далек от этого". Это правило наглядно иллюстрирует рассказ французского эмигранта графа де Рошешуара: "Мужество и покорность матери 6ыли удивительны: представьте себе одну из очаровательнейших придворных дам, обладавшую большим состоянием - за ней было дано в приданое мильон, деньги громадные по тому времени, - одаренную всеми качествами, составляющими прелесть общества, остроумную, сразу, без всякого перехода очутившуюся в положении, близком к нищенству, почти без надежды на исход! Однако она ни на минуту не упала духом под снегом бедствий; нравственные силы ее поддерживали физические. После испытаний дня, вечером она появлялась в обществе и блистала всегдашним умом и живостью".
Другой француз, граф Ж. де Местр, восхищается самообладанием русских аристократок, стойко переживших последствия войны с Наполеоном: "Разорены первейшие фамилии: я почти каждый день вижу супругу князя Алексея Голицына, женщину весьма редких достоинств. Совсем недавно у нее было тридцать тысяч крестьян, то есть 30 000 луидоров ренты. Все это потеряно. Ужасное сие несчастие переносит она со спокойным смирением, которое вызывает у меня чувство горечи и восхищения. Она сократила все расходы и отослала прислугу, а когда говорит со смехом, что три дня в неделю нанимает для себя карету, мне просто cтыднo садиться возле ее дома в свою собственную. Не больше повезло и княгине Долгорукой. И вообще русские переносят великое сие бедствие с самой достойной твердостию".
Примечательно письмо Е.И. Трубецкой, написанное в январе 1826 года мужу-декабристу, сидевшему под следствием в Петропавловской крепости: "Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими".
Дочь генерала И.М. Пыжова, впоследствии знаменитая актриса Художественного театра О.И. Пыжова, вспоминала: "Mы должны были все уметь делать сами не потому, что так положено, а потому, что в будущем жизнь могла нас поставить в такие обстоятельства, когда умение делать все самой стало бы очень важным. Ни при каких условиях мы не должны били чувствовать себя ущемленными, ущербными. Мать считала, что настроение, способность радоваться жизни не должны зависеть от материального положения. Сама она, потеряв мужа и оставшись без средств с детьми, пошла учиться шить, ничуть не испытывая от этого ни унижения, ни душевной подавленности. Вот эту жизнестойкость мама исподволь воспитывала и в нас".
"Но способность не растеряться в неожиданных, неблагоприятных обстоятельствах, с легкой душой взяться за неинтересную работу, не поддаваться тому, что называется ударами судьбы, сохранить истинное жизнелюбие - одним словом, не дать себя разрушить - эти драгоценные свойства также воспитываются. С самых ранних лет мама воспитывала в своих детях эти качества...
Много лет спустя Константин Сергеевич Станиславский, желая укорить меня за какой-нибудь проступок невнимание, леность, несдержанность, - говорил мне: как же вы могли так поступить - ведь вы же из хорошей семьи!".
Любые чувства, радость или горе, было принято выражать в сдержанной форме. Отcтyпления от правила не оставались незамеченными.
"Во время нашей дневки в Житомире вот что случилось, - рассказывает М.Д. Бутурлин. - Надо знать, что в кампанию 1813 года брат мой тяжко заболел в Житомире, и его вылечил какой-то местный врач. Этого врача брат мой отыскал, привел и представил нашим родителям. У матери избыток чувств взял верх над светскими приличиями, и при виде спасителя любимого сына она бросил ась ему на шею и заплакала".
"Бабушка пользовалась у нас огромным авторитетом, - вспоминает Е. А Нарышкина. - ... Она справедливо имела репутацию женщины большого ума, но она не понимала и презирала все, что было похоже на восторженность и всякое внешнее проявление какого бы то ни было чувства. Так, я помню, как однажды на панихиде по одной молодой княгине, Голицыной, умершей 18-ти лет в первых родах, она заметила про одну даму, которая плакала навзрыд, что она была “bien provinciale de pleurer de cette facon”*".
Двоюродная тетка Л.Н. Толстого, фрейлина императорского двора графиня А.А. Толстая с осуждением ищет о поведении княгини Юрьевской, морганатической супруги Александра II, во время похорон императора: "Молодая Государыня (жена Александра III Е. Л) проявила трогательное внимание и уступила княгине Юрьевской место, чтобы та была ближе к гробу во время траурного шествия, но, поскольку княгиня Юрьевская стала дико кричать, ее увели придворные доктора.
Невозможно передать, какое впечатление произвели эти крики в торжественной тишине траурного шествия, и присутствующие были скорее скандализованы, чем тронуты столь вульгарным проявлением чувств. Во всяком случае, оно очень не соответствовало обстоятельствам".
*Очень провинциальна, плача подобным образом (фр ).
" Безмолвные слезы" также считались вульгарным проявлением чувств. В рассказе Н.А.
Бестужева "Похороны" герой, от имени которого ведется повествование, "забыться и заплакал", находясь в церкви у гроба своего друга. Вскоре он заметил, что "взоры всех" были обращены на него". "Тут я только вспомнил, что нахожусь посреди большого света, где приличие должно замещать все ощущения сердца и где наружный признак оных кладет печать смешного на каждого несчастливца, который будет столько слаб, что даст заметить свое внутреннее движение".
"Этикет и дисциплина - вот внутренние, а, может быть, правильнее сказать - внешние двигатели ее поступков, - пишет С. Волконский о своей прабабке, матepи декабриста, - все ее действия исходили из этих соображений; все чувства выражались по этому руслу".
Княгиня Александра Николаевна Волконская, дочь фельдмаршала Н.В. Репнина, статс-дама, обер-гофмейстерина трех императриц, кавалерственная дама ордена Св. Екатерины первой степени, "придворная до мозга костей", пока шел допрос ее сына в Петропавловской крепости, "она уже быта в Москве, где шли приготовления к коронации. Императрица, снисходя к ее горю, предоставила ей оставаться в своих комнатах".
Однако она "ради этикета все-таки присутствовала на представлении дам".
Не случайно И.А. Бунин упрекал А.П. Чехова в незнании светских нравов, приводя в доказательство "истерику" Раневской в "Вишневом саде": "...Раневская, будто бы помещица и будто бы парижанка, то и дело истерически плачет и смеется..."
"Жизнь редко дает нам то, что обещает в юности, и не нужно строить различных иллюзий, которые могут развеяться очень скоро, но нужно особенно тщательно готовить почву для "Bнyтpeннeгo" счастья, которое зависит только от нас самих, - пишет дочери из Сибири ссыльный А.Ф. Бриген в 1836 году. - Чтобы достичь этого, я вам посоветую, милая Мария, самой научиться следить не только за своими словами и поступками, но также постараться понять то, чего вам не хватает, тренируйте свою волю, чтобы она всегда была направлена на добрые дела, а также на то, чтобы научиться владеть собой".
Женщина хорошего тона, "чтобы с честью поддерживать свою репутацию, должна была казаться спокойной, ровной, бесстрастной, не вызывать ни особого внимания, ни повышенного любопытства, должна была владеть собой в совершенстве" 8 .
И что ей душу ни смутило, Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
Но ей ничто не изменило:
В ней сохранился тот же тон, Был так же тих ее поклон
(8, XVIII )
так А.С. Пушкин описывает Татьяну Ларину в момент ее встречи с Онегиным. Светская женщина даже в самой неожиданной, "щекотливой" ситуации должна сохранять присутствие духа и внешнee спокойствие.
8 Князьков С.А. Быт Дворянской Москвы … // Москва в ее прошлом и настоящем. 1911. Т.8. С.47
"Они вышли в переднюю, сошли по лестнице; лакей проснулся, велел подать карету, откинул подножки; она прыгнула в карету; и он прыгнул в карету - и очутился подле нее.
Дверцы захлопнулись.
Что это значит? - спросила изумленная Зенеида.
Это значит, - отвечал Дмитрий, - что я хочу объясниться с вами. Вы должны меня выслушать...
Он сжал ее так сильно, что если бы графиня не была графиня, она б верно закричала.
Да! - прибавил он. - Вы должны меня выслушать Графиня поняла свое положение.
Женщина, менее привыкшая к обществу, упала бы в обморок
Провинциалка кликнула бы на помощь гг. Никольса и Плинке.
Светская женщина не переменилась в лице". "Заметна была в ней с детства большая выдержанность: это был тип настоящей аристократки", - говорил о своей матери А.В. Мещерский.
Было не принято посвящать других в подробности своей личной жизни, вверять посторонним "тайны домашнего своего несчастья". "Первая обязанность, возложенная на женщин - стараться возвышать мужа в общем мнении и притворяться счастливою, сколько достанет сил и терпения".
"В наше время никакая порядочная женщина не дозволяла себе рассказывать про неприятности с мужем посторонним лицам: скрепи сердце да и молчи", - свидетельствует Е.П. Янькова.
Ревность к мужу, выставленная напоказ, - признак дурного тона. Императрица Мария Александровна с улыбкой называла "многочисленные сердечные увлечения·) Александра 11 "умилениями моего мужа", однако, по словам ее фрейлины, "она очень страдала., Страдала и Софья Андреевна Толстая, когда 22 июля 1866 года Писала в своем дневнике: "Нынче Лева ходил в тот дом под каким-то предлогом... Она ему нравится, это очевидно, и это сводит меня с ума. Я желаю ей всевозможного зла, а с ней почему-то особенно ласкова.
Провинциальная простота хитрее столичного искусства.
Провинциальное дворянство, с одной стороны, старалось подражать манерам столичных аристократов, с другой - с неприятием относилось к "столичному этикету". Прямое подтверждение этому находим в воспоминаниях Е.И. Раевской о жизни ее семьи в селе Сергиевском Рязанской губернии:
"В 20-х годах нашего века Рязанскую губернию называли степною, и мало кто там живал из тех, которые, справедливо ли или нет, считались хорошим обществом...
Тот, кто читал "Семейную хронику" Аксакова, помнит впечатление, произведенное на молодую Багрову приездом ее к свекру в степь. К счастию, хотя матушка жила в первое время в двух сплоченных избах, произведенных в хоромы, но она жила дома, у себя, хозяйкой и свободной в своих действиях. Привыкшая весь день заниматься нами, детьми, и, боясь, что деревенские знакомства помешают ей быть с нами неразлучной, притом сознавая чутьем то, чем были ее соседи, она сначала замкнулась в четырех стенах и ни к кому не поехала с визитом. Это поведение было противно всем правилам учтивости по степным понятиям. Новоприезжие обязаны были ехать знакомиться со старожилами. Матушка прослыла гордячкой, московской комильфо, что по-степному равнялось бранному слову.
Стали соседи ждать да поджидать первого визита новоприезжей, но, видя, что труд напрасен, они, конечно, из непреодолимого любопытства начали один за другим являться в село Сергиевское - знакомиться. Первые появившиеся немедленно довели до сведения остальных, что "гордячка" - вовсе не горда, напротив, Очень любезная, внимательная хозяйка, к тому же хороша собой.
Потекли к нам соседи со всех сторон. Это случилось с самого первого пребывания родных в степи. Когда же, несколько лет спустя, мы из Михайловского переселились в Сергиевское, то мы, привыкшие к постоянному обществу матери, скучали с нашими гувернантками, а матушка, хотя из вежливости того не показывала, но так же скучала среди незваных гостей, с которыми не имела ничего общего. Одни сплетни, отсутствие всякого то образования и любознательности, невыносимая ею игра в карты - вот то, что она в них нашла.
А туг являлись эти соседи, часто с целой ордой Детей, воспитанных по их образу и подобию, и оставались, по принятому у них обычаю, непрошеные, гocтить по два, по три дня, иногда и целую неделю. Maтушка пришла в отчаяние.
Домик тесный, куда поместить эту орду гостей? Одно она свято соблюдала. Б нашу детскую комнату никогда с нами не помещала приезжих, боясь для нас сближения с чужими детьми, в которых просвечивала уже испорченная нравственность.
Но что делать? - на полу, в гостиной, В столовой навалят перин, а иногда для детей просто сена, покроют коврами, постелют поверх простынями, одеялами, наложат подушек, и приезжие "вповалку" на этом спят. Это их не смущало, не мешало продолжать своего гощения.
Между тем матушка с умыслом не спешила отдавать визитов. Наконец поехала утром, посидела в гостях с час и велела подавать лошадей, которых вперед запретила кучеру отпрягать.
Как? - с удивлением воскликнули хозяева. - Вы хотите ехать? А мы думали, вы останетесь у нас ночевать. (Это за восемь верст от дома!)
Извините, не могу.
Ну хоть откушайте у нас!
Извините, меня дети ждут к обеду.
Таким образом, матушка уезжала, возбудив негодование хозяев, отдавших уже приказ перерезать горло домашней птице, а может быть, и зарезать быка, чтоб угостить московскую гостью.
Мало-помалу, рассказывала матушка, отучила я соседей поселяться у меня на несколько дней и приучила к утренним визитам. Они стали бояться быть не "комильфо" и захотели хоть тем подражать столичным Moдaм".
Итак, выделим два момента: "матушка прослыла гордячкой, московской комильфо, что по-степному равнялось бранному слову" и "ОНИ стали бояться быть не "комильфо"".
С одной стороны, строй наших деревенских понятий не ладил с их образом мыслей, а с другой - их столичные манеры казались нам претензиями и даже надменностью, - пишет в "Записках" Д.Н. Толстой. В свою очередь, и они, вероятно, видели в нас закоснелую деревенщину, в чем они часто и были правы".
Аристократический тон, царивший в "гостиных лучшего общества", быт чужд провинциалам. Чтобы стать в провинции "своим", следовало "избегать мелочных правил этикета", "у провинциалов должно и должно по необходимости покоряться их обычаям..."
Ф.Ф. Бигель дает примечательную характеристику столичному аристократу Григорию Сергеевичу Голицыну, который был назначен пензенским губернатором: "Большая часть пензенцев были от него без памяти, и как не быть?. губернатор еще молодой, красивый, ласковый, приветливый, принадлежащий к княжескому роду, почитаемому одним из первых в России, в близком родстве сo всем, что Петербург являет высокого и знатного при дворе...
Наш князь Григорий пензенский был аристократ совсем особого покроя, совершенно отличный от брата своего Феодора, который настоящей тогдашней аристократии служил образцом. Он находил, что не иначе можно блистать, как в столице и при дворе... Его ласково-вежливое обхождение не допускало же никакой короткости с теми, с кем он иметь ее не хотел. Старший же брат, напротив, охотно балагурил, врал, полагая, что со всеми может безнаказанно быть фамилиарен. Он любил угощать у себя, попить, поесть, поплясать. По-моему, он был прав; такими только манерами можно было тогда понравиться в провинции; graпd geпr* князя Феодора там бы не поняли".
По-другому столичное дворянство реагировало на нарушение правил этикета в светских гостиных.
Примечателен рассказ А.И. Соколовой об "импровизированном" бале в доме Н.В. Сушкова, где был объявлен конкурс на лучшее исполнение мазурки:
"М-те Мендт сбросила мантилью, подала руку своему кавалеру и понеслась по залу с прирожденной грацией и воодушевлением истой варшавянки. Выбранный ею кавалер оказался достойным ее партнером, и живой, чуть не вдохновенный танец увлек всех присутствовавших... им усердно аплодировали... кричали "браво", и когда они окончили, то шумно потребовали повторения.
М-те Мендт согласилась протанцевать еще раз, но тут случился эпизод, для дома Сушковых совершенно неожиданный.
* Аристократический тон (фр).
Оказалось, что ботинки красавицы несколько жали ей ногу... Она согласилась пройти еще два или три тура мазурки, но не иначе, как без башмаков, и, получив восторженное согласие мужчин и несколько смущенное согласие дам, живо сбросила ботинки... и в белых шелковых чулках понеслась по залу...
М-те Сушкова была совершенно скандализована..." Снять обувь в присутствии мужчин в то время считалось верхом неприличия. По-другому, наверное, и не могла отреагировать жена хозяина дома, Д.И. Тютчева, сестра поэта, "выросшая В чопорных условиях прежнего "большого света"".
Слово "скандализоваться" выражает негативную оценку действий того, кто нарушил правила приличия. "Императрица довольно долго беседовала со мной относительно своих детей. Я ей сказала, что была скандализована манерами бонны великого князя Алексея", читаем в дневнике А.Ф. Тютчевой.
В то же время "нужно помнить, что многие грешат не намеренно, а по незнанию, и оскорбляющиеся несоблюдением приличий в других, показывают еще меньше такта, чем сами обвиняемые".
Подобные документы
Нравы и поведение дворян. Воспитание и образование. Различие между провинциальным и столичным домашним воспитанием. Путешествия дворян за пределами Российского государства в XVIII веке. Имущественное положение женщин. Положение дворян в ссылке.
курсовая работа , добавлен 20.02.2015
Дворянство как высшее правящее сословие в России. Мироновы и Андреевы - наиболее известные представители дворянских родов, их происхождение. Особенности типов дворянских усадеб. Охота как одно из любимых занятий дворян, характеристика общественной жизни.
презентация , добавлен 15.05.2012
"Домострой" - свод старинных русских житейских правил, основанных на христианском мировоззрении; источник правил поведения в семье и обществе в допетровский период. Влияние писания на быт и нравы московских дворян. Положение женщин в семье при Домострое.
реферат , добавлен 08.01.2011
Сущность дворянства: истоки и ход формирования сословия, социальная и правовая эволюция; взаимоотношения с монархией, роль в развитии социальной структуры российского общества; участие дворянства в местном управлении. ЖГД и решение дворянского вопроса.
курсовая работа , добавлен 26.04.2011
История существования дворянства в России, сокращение срока обязательной службы. Обязанности дворян. Манифест о вольности дворянской и Жалованная грамота 1785 г. Освобождение духовенства от крепостной зависимости, развитие его прав на собственность.
реферат , добавлен 29.03.2011
Расцвет дворянства в России в XVIII веке. Петровская "Табель о рангах" 1722 г. Привилегии при Елизавете, "Золотой век" Екатерины II. Положение сословия в XIX веке, его состав, опала при Николае I. Положение дворянства после отмены крепостного права.
курсовая работа , добавлен 16.11.2009
Изучение социального и экономического положения русского дворянства, как высшего сословия, которое являлось господствующим и руководящим в Российском государстве до революции 1917 г. Нравственный облик дворянина. Появление женского образования в России.
контрольная работа , добавлен 07.02.2014
Быт и обычаи царского двора до петровских преобразований: бытовые картины, развлечения и забавы. "Европеизация" культуры и быта русского дворянства в эпоху Петра Первого: развлечения, одежда и украшения. Быт и нравы семьи Петра Первого и его окружения.
курсовая работа , добавлен 20.11.2008
Описание становления единого русского государства после погрома Батыя в XIII веке. Образование удельного Московского княжества и его последующее усиление. Религиозная деятельность и политическая роль Сергея Радонежского; обобщение русского народа.
реферат , добавлен 10.11.2015
Общественно-политическая обстановка в России в XVI-XVII веках. Культура и быт русского народа в XVI веке. Культура, быт и общественная мысль в XVII веке. Тесные торговые и дипломатические отношения с Европой, достижения в науке, технике, культуре.
18 век можно назвать периодом настоящих контрастов. Это касается и повседневного быта дворян, который в 18 веке отличался особой волной чувств. При этом, чем богаче был человек, тем более разнообразнее была его жизнь. Чего не скажешь о бедном населении.
Например, можно подчеркнуть, что в России после Петра Первого дворяне чувствовали себя очень хорошо. Чего никак не скажешь о крестьянах, так как им было особенно плохо. Интересно, что на фоне богатых, бедные выглядели особенно по нищему. Но дворяне на это внимание не обращали. Их насыщенная жизнь весельем и радостями никак не была дискомфортной.
Быт дворян 18 века отличался тем, что у них был престиж. Имея высокое положение, которое они занимали в обществе, а также подкрепление материальными благами, дворяне могли вести праздную жизнь. Они на протяжении всей жизни занимались бездельем. Это было их главным занятием.
У аристократии вся жизнь и ее быт были связаны только со светскими приемами. Поэтому во всех домах бояр было много богатства, которое красиво украшало их. Также на красоту домов влияет Запад. Теперь в дома бояр входит просветительский абсолютизм.
Во всех домах аристократов можно было найти библиотеку, в которых было много книг, авторами которых были западные писатели. Гостиная имела вид шикарного зала, в котором всегда был камин. Такие зимние резиденции очень радовали их хозяев особенно зимой. При этом знать старалась обустроить себе жилище не столько для жизни, сколько для того, чтобы не ударить в грязь лицом. Ведь часто они приглашали друг друга в гости, устраивая балы и богатые приемы.
Но были и положительные моменты в праздности знати. Например, у них было время на образование. Их честь и нравы тоже много значили для каждого в отдельности. Благодаря всему этому поднималась культура России. К тому же дети бояр получали хорошее образование, которое им давали иностранные учителя, ведь в то время на Руси с образованными людьми была напряженность.
Когда ребенку исполнялось 15-17 лет, то после получения начального образования его отдавали в школы закрытого типа. Юноши там учились ведению войны, изучали стратегическое влияние на победу, а девушки обучались правилам хорошего тона. Они узнавали больше об основах семейной жизни.
При этом семейные обязанности муж и жена вели размыто. Например, в современном мире мужчины – это добытчики, что же касается дворян, то им не было нужды работать. Так как мужчины, впрочем как и женщины, вели праздную жизнь. Ведь доходы они получают от прибыли поместья. Стабильное поступление материальных средств, доставшегося наследства было хорошей помощью для безбедного существования дворянина. Были средства даже, чтобы содержать жену и нескольких детей.
Что же касается женских обязанностей в семье, то они тоже не должны были убираться, готовить. Все, что от них требовалось, так это занятия детьми. При этом не столько воспитанием, сколько поиском выгодных партий. Причем такой поиск начинался прямо с младенчества. При этом обычно иметь дочь было не так приятно, как мальчика. Ведь для дочери нужно было готовить приданное, и как раз-таки именно ей нужен был хороший богатый муж.
Помимо городского дворянства, в России были и провинциалы. Они были менее образованными, но такими же богатыми и ленивыми. Но при этом провинциальные дворяне никак не хотели отступать от столичных сородичей. Поэтому они тоже вбухивали уйму средств на образование, на облагораживание своих домов. Они проводили богатые приемы, чтобы ничем не отличаться от своих сородичей.
Поэтому дворянские усадьбы зачастую представляют собой полную копию домов, которые были в Петербурге. Правда, помимо красивого и роскошного дома, на территории участка у провинциалов было много хозяйственных построек. Все-таки деревня. В этих постройках естественно обитала живность. Доход провинциальных дворян зависел от крепостных, точнее от налогов, которые они платили. Получается, что благополучие дворян напрямую зависело от благополучия крестьян. Например, можно вспомнить «Мертвые души».
В этом рассказе ясно видно, что чем больше количество крестьян или душ значится в поместье, тем дороже оно стоит. А продать выгодно имение – это большая удача. Так было и среди провинциальных дворян. Они были на самом деле беднее, чем столичные дворяне, но при этом тратили столько же, если не больше.
Также провинциалы помимо удовольствия больше ничем не занимались. В их домах даже если и была библиотека, то книги никто не читал. Люди по своему большинству просто ленились. Это касалось и детей. Они тоже ничему не обучались. Единственное, что провинциалы умели, так это читать и писать свое имя и фамилию, а также считать, сколько доходов они имеют.
Такая необразованность приводила к тому, что дворяне, жившие в деревнях, все сильнее и сильнее отличались от городских дворян. Безделье приводило ко все большему невежеству. Мужчины любили охоту, а женщины сплетни. При этом предметом их разговора можно назвать моду и императорский двор, о чем достоверно из них никто ничего не знал.
Театральность как специфическое понимание окружающей реальности в разные эпохи и в разных странах проявляет себя в многочисленных явлениях повседневной жизни общества. В те или иные исторические периоды можно говорить о повышении роли сценических эффектов и театральной выразительности в публичных высказываниях и действиях.
Театральность может пониматься и как создание определенного идеологического канона поведения, и как социокультурный тренд, так или иначе влияющий на сознание современников.
Русский быт начала XIX века под воздействием общеевропейских романтических тенденций постепенно стал обретать определенный праздничный характер, сильно отличавшийся от реального бытового поведения. Французский язык, танцы, система «приличного жеста» настолько были удалены от повседневных практических реалий, что их освоение требовало занятий со специальными учителями.
Вероятно, именно это стремление к жизни «напоказ» вызвало несколько позднее противоположное ему требование «верности себе», жизненности и правдоподобия, которое станет идейной основой возникновения русского реалистического искусства.
Интересным показателем театрализованности повседневной жизни начала XIX века является то, что широко распространенные в дворянском быту любительские спектакли и домашние постановки (наследники крепостного театра прошлого столетия) воспринимались как уход из мира условной и неискренней жизни придворного общества, «света», в пространство подлинных чувств и искренности.
Именно это движение от нормативности поведения к воссозданию руссоистского «естественного человека» стало основным идейным течением эпохи. Сентиментальный герой, облекаемый в образ добродетельного дикаря, становится жертвой социальных или религиозных предрассудков, или трансформируется в образ девушки, чьи естественные чувства любви и свободы подвергаются насилию со стороны лицемерной морали и деспотизма.
С точки зрения особого понимания театральности, в начале XIX века логично особое увлечение такими публичными мероприятиями, как маскарады, балы, кукольные спектакли. Российская империя активно участвует в европейских межгосударственных конфликтах, потому военная карьера определила биографии целого поколения молодых людей (обстоятельство, существенно повлиявшее на возникновение декабристов).
Формируется такой тип личности, который под влиянием «случая», знака судьбы может миновать средние ступени общественной иерархии, перескочив снизу непосредственно на вершину. Уверенность в подобном развитии событий была связана с воочию увиденной биографией Наполеона, сумевшего срежиссировать определенный жизненный сценарий и эффектно ему следовать, заставляя весь мир трепетать.
В сознании офицеров образ Бонапарта под Тулоном или на Аркольском мосту прочно ассоциировался с возможностью геройски прославиться: многие, как князь Андрей в «Войне и мире», искали «свой Тулон».
Если в прошлом XVIII столетии импульсы историческому развитию придавали честолюбивые авантюристы, то теперь незаурядная личность стремится оставить свой след в анналах истории.
На протяжении периода рубежа XVIII-XIX вв.еков быстро меняется вся картина театральной жизни. Резко увеличивается количество театральных трупп, расширяется состав актеров. Интенсивно растет сеть театральных предприятий в провинции - не только благодаря организации театров на государственные средства, но и за счет нарастающей частной инициативы.
В губернских городах создаются театры на паевых началах, возникают антрепризы, переходят на коммерческие рельсы многие крепостные театры, существовавшие прежде в качестве домашних трупп помещиков-театралов. Большинство театров переезжают с места на место в поисках сборов, захватывая в своих скитаниях все более широкую территорию и круг зрителей.
Профессиональная сцена начинает остро нуждаться в обученных актерах, потому ищет молодые дарования из трупп любительских театров, поглощая целые крепостные коллективы, что открывает двери для отдельных талантливых самоучек.
Так формируются и столичные императорские труппы в Москве и Петербурге, на основе которых создаются в 1824 году Малый, а в 1832 - Александринский театры - крупнейшие драматические коллективы, в труппу которых входили наиболее значительные актерские таланты.
В первые годы XIX столетия театр в гораздо большей степени, чем 10−20 лет назад, привлекает к себе общественное внимание. Судьбы русского сценического искусства, его современное состояние и его будущее становятся постоянной темой разговоров в литературных кругах и в образованном обществе, где пробуждается острый интерес к успехам национальной культуры.
Большинство журналов, выходящих в 1800-е годы, помещают на своих страницах статьи, отражающие состояние современного русского театра. В Санкт-Петербурге в 1808 году начинает выходить первый русский театральный журнал на русском языке - «Драматический вестник», а уже через несколько лет количество изданий, посвященных проблемам сцены, насчитывалось несколько десятков.
Говоря о театрализованном духе эпохи, нельзя не отметить наличие сценической эффектности в публичных выступлениях российского императора Николая I. Французский писатель Астольф де Кюстин, посещавший Россию в 1839 году, замечал, что «император вечно позирует и потому никогда не бывает естественен, даже тогда, когда кажется искренним… Масок у него много, но нет живого лица, и, когда под ними ищешь человека, всегда находишь только императора».
В этом описании русского монарха многое взято из типичных романтических характеристик, когда реальный исторический персонаж в субъективном восприятии современников может обернуться и гофмановским Песочным человеком, и гротескным гоголевским чиновником.
Провозглашаемая официально государственная идеология - практически гегелевская триада самодержавие-православие-народность - на практическом уровне реального воплощения превратилась в пышную театральную декорацию со своими действующими лицами и нормативами поведения.
Чрезвычайную популярность получили такие массовые развлекательные мероприятия, как балы и маскарады. Часто главным трендом таких придворных событий становился элемент переодевания в стилизованные русские народные костюмы.
Например, Николай издал приказ для польских аристократок появляться перед императрицей в русских сарафанах. Разумеется, тут не шла речь о каком-либо подобии историзма или правдоподобия: история прочно вошла в организм государственной идеологии. Заимствованные из музеев редкие элементы костюма, пуговицы или пряжки, служили скорее роскошным аксессуаром, удачно дополняющим эффектный публичный образ.
Основным элементом бала как социально-культурного развлечения эпохи были танцы. Вся композиция вечера строилась на основе чередования разных видов танцев, задавая тон беседы и давая повод для поверхностных светских разговоров, когда, по меткому замечания Пушкина, «верней нет места для признаний».
Танцы превратились в неотъемлемый элемент обучения дворянских детей, которые начинали посещать танцевальные вечера уже с 5−6 лет. Бал в целом представлял собой некоторое праздничное целое, подчиненное движению от строгой формы торжественного балета к разнообразным видам хореографической игры.
Стремление к переодеваниям, свойственное маскарадам, с этической и религиозной точки зрения отнюдь не относилось к времяпрепровождению, одобряемому нормами высокой морали. Маскарадный, как и карнавальный «материально-телесный низ», лежащий в основе этого публичного действа, традиционное ряжение приобрело закрытый, даже запретный характер развлечения для привилегированных слоев общества.
Эпоха дворцовых переворотов XVIII века породила уникальный тип исторического героя-травести, когда претендентка на престол, совершая государственный переворот, переодевалась в мужской гвардейский мундир и по-мужски садилась на лошадь.
Здесь ряжение принимало символический характер: представительница слабого пола превращалась в императора (к примеру, некоторые использовали применительно к Елизавете Петровне в разных ситуациях именования то в мужском, то в женском роде).
Заключительный штрих в театрализованном парадном духе российской действительности начала XIX века - обстоятельства смерти императора Николая I: ходили слухи, что он отравился. Так, продолжилась своеобразная мистическая традиция, связанная с кончиной правителя: убийство Павла I, старец Федор Кузьмич как отрешившийся от мира Александр I. Несмотря на официальное опровержение, внезапная смерть Николая вызвала целую волну предположений и мистических догадок.
Кто-то считал, что он покончил с собой из-за неудач Крымской войны, другие были уверены в том, что императора отравил его личный врач Мандт, который, будучи уже в России, выдумал особый способ лечения, названный им атомистическим. Чудодейственная методика не была признана официальной наукой и создала своему изобретателю только репутацию шарлатана.
Миф о коварном отравлении Николая был подхвачен авторитетным изданием Герцена «Колокол». В целом, император остался верен своей роли до самой смерти. Он умер на простом солдатском тюфяке на железной кровати под старым военным плащом. Прощаясь с императрицей, он попросил одеть его в военный мундир, а внуку будто бы сказал: «Учись умирать!».
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Размещено на http://www.allbest.ru/
ФГАОУ ВПО «Южный федеральный университет»
Институт истории и международных отношений
Реферат на тему:
«Дворянский быт в XIX веке»
Выполнил:
Шаховая А.И.
Ростов-на-Дону 2015
1. Дворянская семья
Дворянская семья в первой половине XIX века в некоторых отношениях была похожа на буржуазную малую семью: в ней присутствовало разделение деловой и частной жизни, освобождение жен и детей от производственного труда, поздние браки у мужчин и ранние у женщин. Но кое в чем дворянская семья напоминала крестьянскую. Дом часто включал родственников, приживалок, нянь, слуг, гувернеров, которые не отделялись резко от семьи, а иногда прямо включались в нее.
В пореформенное время в дворянских семьях наметились изменения. Происходило сжатие семьи до супружеской пары с детьми. У состоятельных дворян и обеспеченной интеллигенции можно говорить о начале планирования числа детей. Семейные отношения становились гуманнее, возраст вступления в брак повышался, больше появлялось людей, избегавших брака. Формы обращения между людьми, даже близкими, в прошлом сильно отличались от современных. От младших по возрасту, чину, общественному положению речевой этикет требовал подчеркнуто уважительного отношения к старшим. Старшим же разрешалось несколько пренебрежительная манера обращения к младшим.
Начиналось это уже с семьи. В дворянских семьях дети обращались к родителям и ко всем старшим родственникам только на «Вы». В аристократических семьях на «Вы» обращались к друг другу даже муж с женой. Зато «Вы» между супругами в среде провинциального дворянства было редкостью. Примечательно обращение друг к другу дворян сверстников-приятелей. Наряду с естественным для наших дней «ты», называли они друг друга полным именем или фамилией. Обращения между малознакомыми и вовсе не знакомыми людьми отличалось большим разнообразием. Наиболее уважительным и официальном служила формула «милостивый государь», «милостивая государыня». Эта формула имела очень строгий, холодный оттенок. Так начинали общаться и знакомые при внезапном охлаждении или обострении отношений. Таким обращением начинались и служебные документы. В просторечии эта формула обращения упростилась в «государь» и «государыня», а затем был отброшен первый слог: сударь и сударыня стало наиболее частым обращением к людям имущим и образованным. В служебной среде, как гражданской, так и военной, от младшего по чину и званию требовалось обращение к старшему по титулу: от «вашего благородия» до «вашего превосходительства». Вышестоящие обращались к подчиненным со словами «господин» с добавлением фамилии, либо чина или должности.
Усадьба для дворянина была его родным домом, он обретал в ней покой и уединение. Место для усадьбы выбиралось особенно живописное, на берегу пруда или реки. В центре усадьбы располагался господский дом, обычно невысокий, в два-три этажа, а то и одноэтажный. Входящий в дом сразу попадал в вестибюль - просторный светлый зал, служивший прихожей. Из вестибюля на второй этаж вела красивая мраморная лестница. За вестибюлем находился парадный зал - непременная часть помещичьего дома. Ведь помещик обязательно должен был устраивать обеды, балы, приемы. Зал выходил окнами в парк, в нем было много света и воздуха. Просторным он казался еще и потому, что его стены украшали зеркала.
По левую и правую стороны от вестибюля находились гостиные. Обычно в них принимали гостей. Парадные гостиные дворянских домов были уставлены диванами, креслами и другой мягкой мебелью. Ее обивка по цвету должна была соответствовать обивочной ткани, которой отделывали стены гостиной. И часто гостиная так и называлась - розовая, зеленая. В гостиных также непременно ставили ломберные столы для игры в карты, покрытые зеленым сукном. На небольших изящных столиках раскладывали альбомы для стихов, на стенах развешивали портреты предков, картины.
Были в дворянском доме и диванная - комната для отдыха и домашних занятий, кабинет и библиотека - строгие комнаты, отделанные лакированным деревом, со шкафами для книг, бюро, секретерами, бильярдная, будуар - дамская комната для отдыха и приема друзей. Непременно имелись парадная столовая и буфетная - комната рядом со столовой для хранения дорогой серебряной и фарфоровой посуды, скатертей. В буфетную доставляли готовые блюда из кухни. Саму же кухню размещали подальше от дома, чтобы не раздражать хозяина и его гостей неприятными запахами. Парадный интерьер был продуман так, чтобы в его пространстве разворачивалось действо: обеды и балы, приемы и беседы, чтение книг и музицирование, наслаждение произведениями искусства и игра в карты.
дворянство усадьба бал трактир
3. Трактиры и иные заведения
Дворяне нередко проводили время в трактирах. Трактиры представляли собой относительно дешевые рестораны, нередко объединенные с гостиницей. В богатых трактирах были бильярдные залы и механические органы, именуемые обычно машинами, официально же носившие название оркестрион, так как имитировали игру целого оркестра. Посетитель мог почитать и свежие газеты. В 60-70-е годы XIX века в богатых трактирах для привлечения публики играли арфистки. В кофейнях и кондитерских можно было выпить кофе, который называли «кофий» или «кофей», перекусить, перелистать газеты. Иногда кондитерские называли бисквитными лавками.
В течение XIX века в городах все в большую моду входили рестораны, или ресторации (от французского слова, означающего подкрепляться, восстанавливать силы), устроенные на европейский лад. Подавали там преимущественно западноевропейские блюда, обслуживали официанты во фраках и манишках. Если трактиры и харчевни посещали в основном мужчины, то в рестораны ходили с дамами и даже целыми семьями, так как там устраивались и балы.
Современная кухня обогатилась заметно за счет западных и восточных блюд. Например, страсбургского пирога. Так назывался паштет из гусиной печени, привозимый из-за границы в консервированном виде. Или лабардан - особым образом приготовленная треска, своего рода деликатес. К дворянскому обеду могли подаваться и консервы - разного рода соленья и маринады растительного происхождения, изготовляемые либо домашним поваром из продуктов, привезенных из имения, либо ресторанными кулинарами. Из напитков особого внимания заслуживают кислые щи - особого рода шипучий квас, сбитень - безалкогольный напиток из меда с пряностями и подаваемый на балах оршад - охлажденное миндальное молоко с сахаром.
4. Мужская одежда
К началу XIX века городская жизнь обеих российских столиц окончательно европеизировалась. Казалось, что расстояние между Парижем, Лондоном, Веной с одной стороны, Москвой и Петербургом -- с другой, стремительно сокращалось, когда речь заходила о новинках моды.1800-е годы, словно считаясь с календарным началом века, быстро изменили городскую моду: подавляющее большинство дворян сняло парики и облачилось во фраки, жилеты и длинные панталоны. Фраки, впоследствии ставшие только черными, в то время были разноцветными и до середины XIX века служили самым обычным одеянием имущих горожан.
Черный фрак был костюмом выходным - для визитов, посещения клуба или театра. Прийти в гости не во фраке значило оскорбить хозяев. Даже мундиры на офицерах, вицмундиры на чиновниках шились фрачного покроя. Однако в середине XIX века фрак постепенно стал вытесняться сюртуком - одеждой без выема спереди и длинных фалд сзади. Со временем сюртук становился все более просторным и долгополым, напоминая современное пальто.
К концу XIX века на смену сюртуку приходит пиджак. Этот английский вид мужской одежды появился в России еще в середине XIX века, являя собой поначалу одежду не вполне солидную и более приличествующую молодому человеку. Отставные офицеры, осевшие в провинции, часто носили венгерки - расшитые спереди шнурами, зауженные в талии и отделанные мехом куртки, заимствованные у венгерских гусар. Во второй половине XIX века в моду вошла тужурка (от франц. «toujours» - постоянно, всегда; по-русски ее можно было бы назвать «повседневкой») - домашняя или форменная куртка, застегивающаяся до самого ворота. В тужурки с 1860-х годов облачились студенты и офицеры. Неформенная тужурка считалась костюмом демократическим. В качестве верхней, уличной одежды мужчины носили, прежде всего, шинели. Если сегодня шинель - непременно форменное пальто, то в старину она могла быть и обычной суконной верхней одеждой, не связанной с военной или гражданской службой.
Названия одежды, надеваемой мужчинами на нижнюю половину тела, не претерпели особых изменений. То, что мы называем ныне брюками, или в просторечии штанами, долгое время именовалось панталонами. Фасоны брюк и панталон могли быть разными, но по существу отличий не было.
5. Женская одежда
Влияние на российскую моду XIX века оказали два открытия в истории мирового швейного дела. Первым было изобретение в 1801 году «жаккардовой» техники производства тканей, позволявшей получать полотно с любыми переплетениями нитей и сложным орнаментом. Вторым событием стало появление швейной машинки, получившей распространение после 1850 года: именно тогда ее усовершенствованный вариант, созданный И. Зингером, в несколько лет приобрел мировую славу.
Наиболее распространенными в XIX веке видами верхней женской одежды были салоп и бурнус. Салоп представлял собой широкую и длинную накидку с прорезами для рук или небольшими рукавами. Особо ценился соболий салоп. Долгое время салоп считался признаком определенного достатка. Но постепенно салоп утрачивает свою притягательность и носить его становится признаком дурного тона, бедности и мещанства. Салопницей стали называть бедную женщину-попрошайку или вульгарную сплетницу. К концу ХIХ века салопы выходят из моды. В отличие от салопа бурнус был значительно короче платья, обычно имел ватную подкладку и рукава. Вошел в моду в середине XIX века. Однако, как и салоп, к концу XIX века бурнус выходит из моды, хотя портнихи, шившие женскую теплую одежду, еще долгое время назывались «бурнусницами». Выходным парадным костюмом считался роброн - широкое платье с округленным шлейфом. К концу XIX века не на долгое время входит в моду ватерпруф - летнее женское пальто, пришедшее из Англии. В переводе это слово означает «водонепроницаемый», на самом деле таким ватерпруф был вовсе не всегда. В большой моде в XIX веке были всякого рода накидки, надеваемые на открытые плечи для согревания и красоты, прежде всего мантильки - короткие накидки без рукавов.
Из женских головных уборов на страницах классической литературы чаще всего встречается чепец, или чепчик. Барыни и жены чиновников носили его и дома, и в гостях, принимая гостей, а также на улице. Показываться посторонним людям без головного убора замужней женщине считалось неприличным. Чепцы носили иногда и молодые девушки, но для замужних дворянок он был обязателен. Шали, шарфы и платки из разнообразных тканей также прочно утвердились в повседневном и праздничном гардеробе женщин. В 1810-1820 гг. вернулся в моду корсет, высоко поднимавший грудь и сильно перетягивавший талию. Облегающий лиф при покатой линии плеч, колоколообразная юбка -- типичный силуэт российской горожанки «пушкинской поры». Буфы, бейки, рюши, оборки, зачастую набитые ватой или волосом для утяжеления подола и законченности силуэта, -- отличительные черты моды 1830--1840-х годов. Особо модными считались тогда плетенные из шелка французские кружева. Будучи предметом роскоши, они оставались недоступной мечтой для большинства провинциалок.
Балы в XIX веке были излюбленным развлечением дворянства. В богатых домах для приемов служили парадные апартаменты - бальный зал, по сторонам которого располагались гостиные, буфетные и столовые. Самые знатные и богатые для этих целей строили даже отдельные здания, например, Останкинский дворец или парадные помещения Зимнего и пригородных петербургских дворцов: в них никто никогда не жил, они служили исключительно для публичных целей. Званые вечера выполняли очень важные социальные функции -- как и теперь, они позволяли налаживать и поддерживать связи между разными кругами общества, но самое главное -- связи между разными поколениями. Это было очень существенно, так как обыкновенно женщины выходили замуж рано, а мужчины женились относительно поздно, после того как достигали заметных чинов или определенного положения в обществе. Так что на самом деле званый вечер, особенно если в его программу входил бал, был ярмаркой невест.
Любой бал начинался с приглашения, которое присылалось задолго до бала. Адресаты должны были получить их за три недели, и составить ответ. Гости начинали съезжаться после шести или девяти вечера, некоторые приезжали к десяти или к полуночи. После приезда гостей, которых обязан был встречать хозяин, бал открывался торжественным полонезом, танцем-шествием, в котором должны были принять участие все приглашенные, даже если потом они весь вечер и всю ночь просиживали за карточными столами. Во второй половине XIX века полонез иногда исполняли в конце бала, тогда начинались танцы с вальса. Далее чередовались вальсы, польки, кадрили, мазурки. В середине бала был обед, на который каждый кавалер провожал даму.
На бал люди приходили одетыми парадно. Кавалеры - во фраке, смокинге или костюме (в зависимости от десятилетия), белой рубашке и обязательно в белых перчатках. Дама имела право отказать кавалеру без перчаток, и для кавалера лучше прийти на бал в черных перчатках, чем без перчаток вообще. Военные приходили в мундирах. Костюмы кавалеров мало зависели от моды, и их рекомендовалось шить в классических формах, чтобы одежда прослужила дольше. На бал кавалеры приходили в ботинках, и только военные могли позволить себе сапоги, но без шпор. Дамы и девушки одевались в платья по последнему писку моды, каждое из которых создавалось на 1-2 бала. Дамы могли выбирать любой цвет для платья; для девушек платья шились белого цвета или пастельных тонов - голубого, розового, айвори. К платью подбирались перчатки в тон платья или белые (надевать кольца поверх перчаток считалось безвкусным). Дамы могли украсить себя головным убором. Девушкам рекомендовалась скромная прическа. Покрой бальных платьев зависел от моды, но одно оставалось в нем неизменным - открытые шея и плечи. При таком покрое платья ни дама, ни девушка не могли появиться в свете без ювелирных украшений по шее - цепочки с кулоном, колье - что-либо было надето обязательно. Кроме того, в 1820-1830-х гг. даме и девушке было неприлично появляться в свете без букета цветов: его носили в руках, в волосах, прикрепляли к платью на талии или на груди. Обязательным атрибутом был веер. Его можно было оставить в бальной зале на своем месте, можно было во время танца держать в левой руке (которая лежит на плече партнера).
Неизменный пункт программы -- музыка, сопровождавшая весь вечер. Исполняли ее два-три музыканта или целый оркестр, в зависимости от достатка хозяев. Практически в каждом дворянском доме имелись музыкальные инструменты -- часто дорогие, богато декорированные. В домашних концертах исполнялась камерная музыка; в богатые дома приглашали знаменитых музыкантов-исполнителей. Сначала это были в основном вокалисты, солисты придворных театров или гастролеры, с развитием инструментального исполнительства - виртуозы-пианисты и скрипачи. Практически всегда в программе званного вечера на протяжении большей части XIX века заметную роль играла карточная игра, которая шла весь вечер до ужина параллельно другим развлечениям. Разъезжались гости часто под утро.
7. Игры и другие увлечения
Карточные игры занимали огромное место в жизни имущих и образованных слоев общества XIX веков. Карточные игры разделялись на коммерческие и азартные. В первых требовался не только удачный расклад карт, но и расчет, соображение, своего рода талант - почти как в шахматах. Азартные зависели только от слепого случая. Характерно, что дворяне - офицеры и чиновники - увлекались преимущественно азартными играми - привлекало не искусство игры, а только выигрыш, притом крупный.
Иногда играли не ради выигрыша, а ради проигрыша, проигрывали умышленно, дабы угодить партнеру, от которого зависели судьба, карьера, выгодная женитьба. Кроме игры в карты дворяне, как люди интеллигентные, практически все были увлечены театром, как домашним, так и профессиональным. В XIX веке в драматических театрах перед главной пьесой давали водевиль - небольшую комическую пьесу с музыкой и танцами. В антрактах публику развлекал произведениями легкой музыки оркестр, расположенный в зрительном зале, на обычном месте перед сценой.
Состоятельные люди ездили в театр со своими лакеями, которые во время спектакля стерегли их одежду. Гардероб назывался вешалкой, театральный вестибюль - сенями, программки, продаваемые зрителям, - афишками. Первоначально театры освещались свечами, которые не гасились и во время действия. С середины XIX века освещение стало газовым. Это было очень опасно в пожарном отношении. Так, в 1853 году из-за неосторожного обращения с газом сгорел московский Большой театр, который после этого был радикально перестроен. Электрическое освещение театров в крупных городах появилось только в 1890-х годах.
Размещено на Allbest.ru
Подобные документы
Внешние формы поведения русского дворянства в XIX веке, нравственная сторона светского воспитания и культуры русского застолья. Гостеприимство русских дворян, сервировка застолья. Вера в приметы и суеверия в среде помещичьего и столичного дворянства.
контрольная работа , добавлен 06.11.2009
Формирование духовно-нравственных приоритетов российского дворянства. Трансформации в дворянской среде в ХIХ в. Отражение политических и социальных изменений в жизни дворянства. Изменения в культурной жизни русских дворян, их духовно-нравственный облик.
дипломная работа , добавлен 10.12.2017
История существования дворянства в России, сокращение срока обязательной службы. Обязанности дворян. Манифест о вольности дворянской и Жалованная грамота 1785 г. Освобождение духовенства от крепостной зависимости, развитие его прав на собственность.
реферат , добавлен 29.03.2011
Нравы и поведение дворян. Воспитание и образование. Различие между провинциальным и столичным домашним воспитанием. Путешествия дворян за пределами Российского государства в XVIII веке. Имущественное положение женщин. Положение дворян в ссылке.
курсовая работа , добавлен 20.02.2015
Влияние природной среды на городскую жизнь. Связь бытовых условий жизни и застройки городов. Социальная структура и нравы горожан. Дворянское общество провинциального города. Особенности быта купечества. Парадоксы административного управления городами.
дипломная работа , добавлен 07.04.2015
Расцвет дворянства в России в XVIII веке. Петровская "Табель о рангах" 1722 г. Привилегии при Елизавете, "Золотой век" Екатерины II. Положение сословия в XIX веке, его состав, опала при Николае I. Положение дворянства после отмены крепостного права.
курсовая работа , добавлен 16.11.2009
Предпосылки формирования дворянской революционной идеологии и создание тайных обществ: Союза Спасения, Союза Благоденствия, Южного Общества и Северного Общества. Исследование значения и исторических последствий восстания 14 декабря 1825 г. для России.
контрольная работа , добавлен 25.10.2011
Сущность дворянства: истоки и ход формирования сословия, социальная и правовая эволюция; взаимоотношения с монархией, роль в развитии социальной структуры российского общества; участие дворянства в местном управлении. ЖГД и решение дворянского вопроса.
курсовая работа , добавлен 26.04.2011
Анализ эпохи дворцовых переворотов. Исследование периода развития дворянской империи от петровских образований до новой крупной модернизации страны при Екатерине ІІ. Описания борьбы за императорский трон. Характеристика причин дворцовых переворотов.
контрольная работа , добавлен 23.10.2013
Дворянство как высшее правящее сословие в России. Мироновы и Андреевы - наиболее известные представители дворянских родов, их происхождение. Особенности типов дворянских усадеб. Охота как одно из любимых занятий дворян, характеристика общественной жизни.
Глава вторая. ДВОРЯНСТВО
«Столица отставников». - Образ жизни вельмож. - А Б. Куракин. - П. А Демидов. - Ожившие статуи. - А И. Анненкова. - Вестовщики. - Н. Д. Офросимова. - Открытые дома. - Праздники в Кускове. - А Г. Орлов. - Роговые оркестры. - Бал у С. С. Апраксина. - Упадок дворянства. - Семья Бартеневых. - «Приказные». - Московский «Сен-Жермен». - «Свободен от постоя». - Барский дом. - Дворовые. - Шут Иван Савельич. - Салтычиха. - Забота о нравственности. - «Архивные юноши». - Благородное собрание. - «Ярмарка невест»
В последних десятилетиях XVIII и первой трети XIX века, в особенности до Отечественной войны 1812 года, очень заметную роль в повседневности Москвы играло дворянство. Его вкусы, привычки и образ жизни во многом влияли на быт и других сословий. Можно сказать, что дворянство задавало тогда тон в городе, и этот период, продлившийся примерно до 1840-х годов, можно назвать временем дворянской Москвы.
В отличие от Петербурга, который представлялся каким-то вечным чиновником, затянутым в мундир и застегнутым на все пуговицы, Москва уже с конца XVIII века и на протяжении всего XIX столетия воплощала в себе стихию частной жизни. После появления в 1762 году Манифеста о вольности дворянства в России возник феномен вельможного отставника и его столицей сделалась Москва. В Москву уходили «на покой». В Москву возвращались после завершения карьеры. Как писал А. И. Герцен: «Москва служила станцией между Петербургом и тем светом для отслужившего барства как предвкушение могильной тишины» . О том же, только более дипломатично, говорил и один из московских генерал-губернаторов, известный писатель Ф. В. Ростопчин: «Все важнейшие вельможи, за старостью делавшиеся неспособными к работе, или разочарованные, или уволенные от службы, приезжали мирно доканчивать свое существование в этом городе, к которому всякого тянуло или по его рождению, или по его воспитанию, или по воспоминаниям молодости, играющим столь сильную роль на склоне жизни. Каждое семейство имело свой дом, а наиболее зажиточные - имения под Москвой. Часть дворянства проводила зиму в Москве, а лето в ее окрестностях. Туда приезжали, чтобы веселиться, чтобы жить со своими близкими, с родственниками и современниками» .
Статус «столицы отставников» и преобладание людей среднего и старшего возраста обусловливали в целом оппозиционно-консервативный характер московского дворянского общества. В аристократических гостиных между вистом и обедом вельможная оппозиция витийствовала, недовольная практически всем, что происходило во властных структурах Петербурга, к которым она уже не имела отношения.
Притом что дворянство в целом считалось высшим и «благородным» сословием, ни облик его, ни положение, ни образ жизни не были едины для всех. Дворянство подразделялось на высшую аристократию, «мнимую» аристократию, претендующую на родовитость и высокое общественное положение, средний круг и мелкопоместных, и эти круги были достаточно изолированы и мало смешивались между собой, всегда давая понять друг другу о разделяющей их границе. «Мы были ведь не Чумичкины какие-нибудь или Доримедонтовы, а Римские-Корсаковы, одного племени с Милославскими, из рода которых была первая супруга царя Алексея Михайловича» , - хвасталась московская барыня Е. П. Янькова, урожденная Римская-Корсакова. Особую прослойку составляло мелкое чиновничество, получавшее дворянство по выслуге, но тоже составлявшее совсем отдельный круг, дружно презираемый всеми претендующими хоть на какую-нибудь родовитость.
Наивысшая аристократия, титулованная и богатая («вельможи», «магнаты»), играла наиболее значимую роль в жизни города в основном в последние десятилетия восемнадцатого и в начале девятнадцатого века - до 1812 года. Большое состояние позволяло этой части дворянства жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Множество имений и по нескольку роскошных городских домов, нередко с прилегающими к ним парками, наполненными всевозможными «куриозами» и затеями в виде китайских пагод, греческих храмов, затейливых гротов, беседок, оранжерей и прочего, собрания произведений искусства и редкостей, огромные библиотеки, изысканный стол, всевозможные прихоти, даже чудачества, - они могли позволить себе почти все. При их домах были церкви, картинные галереи, хоры певчих, оркестры, домовые театры (в конце XVIII века в Москве было 22 крепостных театра, содержавшихся князем Б. Г. Шаховским, А Н. Зиновьевым, В. П. Салтыковым, князем В. И. Щербатовым, князем П. М. Волконским и другими вельможами), «манежи с редкими лошадьми, соколиные и собачьи охотники с огромным числом собак, погреба, наполненные старыми винами. На публичные гулянья вельможи выезжали не иначе, как в ажурных позолоченных каретах с фамильными гербами, на шестерке лошадей в шорах, цугом; головы лошадей были убраны разноцветными кистями с позолоченными бляхами. Кучера и форейторы были в немецких кафтанах, в треугольных шляпах, с напудренными головами; кучера в одной руке держали вожжи, а в другой длинные бичи, которыми пощелкивали по воздуху над лошадьми. Позади кареты стоял и егерь в шляпе с большим зеленым пером, и арап в чалме или скороход с рослым гусаром в медвежьей шапке с золотыми кистями» .
Французская художница Элизабет Виже-Лебрен, посетившая Москву в 1800 году, вспоминала о своем визите к князю Алексею Борисовичу Куракину на Старую Басманную. «Нас ожидали в обширном его дворце, украшенном снаружи с истинно королевской роскошью. Почти во всех залах, великолепно обставленных, висели портреты хозяина дома. Перед тем, как пригласить нас к столу, князь показал нам свою спальню, превосходившую своим изяществом все остальное. Кровать, поднятую на возвышение со ступеньками, устланными великолепным ковром, окружали богато задрапированные колонны. По четырем углам поставлены были две статуи и две вазы с цветами. Самая изысканная обстановка и великолепные диваны делали сию комнату достойной обителью Венеры. По пути в столовую залу проходили мы широкими коридорами, где с обеих сторон стояли рабы в парадных ливреях и с факелами в руках, что производило впечатление торжественной церемонии. Во время обеда невидимые музыканты, располагавшиеся где-то наверху, услаждали нас восхитительной роговой музыкой… Князь был прекраснейший человек, неизменно любезный с равными и без какой-либо спеси к низшим» .
К характеристике князя А Б. Куракина можно прибавить, что его прозвище было «бриллиантовый князь», и вполне заслуженно, потому что пристрастие Куракина к бриллиантам было велико и общеизвестно: его костюм был украшен бриллиантовыми пуговицами, пряжками и аксельбантами; камни блестели на его пальцах, часовой цепочке, табакерке, трости и прочем, и в полном блеске он был запечатлен на своих многочисленных портретах, в частности и на том, что был написан В. Л. Боровиковским и хранится в Третьяковской галерее.
Каждое утро «бриллиантового князя» начиналось с того, что камердинер подавал ему стопку пухлых альбомов, в каждом из которых содержались образцы тканей и вышивок многочисленных княжеских костюмов, и Куракин выбирал наряды на предстоящий день. К каждому костюму полагались своя шляпа, обувь, трость, перстни и все остальное, вплоть до верхнего платья, в одном стиле, и нарушение комплекта (табакерка не от того костюма!) способно было надолго вывести князя из себя.
После смерти от оспы невесты, графини Шереметевой, Куракин навсегда остался холостяком и почти до смерти ходил в завидных женихах, что не мешало ему к концу жизни обзавестись почти восемьюдесятью внебрачными детьми. Некоторые из его потомков числились крепостными, другим он обеспечил дворянство и даже титулы - бароны Вревские, бароны Сердобины и другие - и оставил наследство, из-за которого потом долго шла нескончаемая и скандальная тяжба.
Кстати, о прозвищах. В дворянской Москве обожали давать прозвища, что вполне соответствовало патриархально-семейному характеру самого города. К примеру, князей Голицыных в Москве было столько, что, как сострил кто-то, «среди них можно было уже объявлять рекрутский набор» (в рекруты брали каждого двадцатого человека из лиц соответствующего возраста). В итоге почти у всякого Голицына было собственное прозвище - нужно же было их как-то отличать друг от друга. Был Голицын-Рябчик, Голицын-Фирс, Юрка, Рыжий, Кулик, Ложка, Иезуит-Голицын и т. д. Прозвище князя Н. И. Трубецкого было «Желтый карлик». И. М. Долгорукова звали Балкон, князя С. Г. Волконского (декабриста) - Бюхна, некоего Раевского, который «порхал» из дома в дом, - Зефир, и т. д.
Не меньшей своеобычностью, чем А. Б. Куракин, отличался живший недалеко от Куракина на Вознесенской (нынешней улице Радио) Прокопий Акинфиевич Демидов. На гулянья и за покупками на Кузнецкий мост он выезжал в экипаже, запряженном шестеркой цугом: впереди две низкорослые калмыцкие лошадки, на которых восседал гигант-форейтор, буквально волочивший ноги по земле; средние лошади были огромного роста - английские «першероны», а последние - крошки-пони. На запятках красовались лакеи - один старик, другой мальчишка лет десяти, в ливреях, сшитых наполовину из парчи, наполовину из дерюги, и обутые одной ногой в чулке и башмаке, а другой в лапте с онучами. Не особенно избалованные зрелищами москвичи валом валили за этим чудным выездом, а хозяин от такой публичности получал несказанное удовольствие.
Страстный садовод, Демидов во всех своих имениях выращивал теплолюбивые растения - фрукты и цветы - и достиг больших успехов (на портрете кисти Дмитрия Левицкого он так и изображен - с лейкой и цветочными луковицами). В его московском доме в грунтовых сараях росли персики, в оранжереях зрели ананасы, а клумбы пестрели самыми яркими и редкими цветами. В сад Демидова мог прийти прогуляться всякий желающий из «чистой публики» - ворота не запирались. И вот повадились к Демидову воры. Они рвали цветы и обдирали незрелые плоды, вытаптывая при этом посадки и обдирая кору с деревьев. Огорченный Демидов велел провести расследование и выяснилось, что злодействовали некоторые великосветские дамы, приезжавшие гулять к нему в сад.
Что предпринял бы в подобной ситуации обычный человек - решайте сами, а Демидов придумал вот что. Он повелел снять с пьедесталов украшавшие сад итальянские статуи и поставил на их место дворовых мужиков - совершенно голых и вымазанных белой краской. Как только злоумышленницы углубились в аллею, «статуи» неожиданно ожили и повергли воровок в неописуемый конфуз.
Житье на покое при почти неограниченных средствах позволяло московскому барству всячески чудить. Кто-то отливал себе карету из чистого серебра, кто-то строил дом причудливой архитектуры (владельцев одного такого сооружения на Покровке даже прозвали по их дому «Трубецкими-комод»)… «Другой барин не покажется на гулянье иначе, как верхом, с огромной пенковой трубкою, а за ним целый поезд конюхов с заводными лошадьми, покрытыми персидскими коврами и цветными попонами. Третий не хочет ничего делать как люди: зимою ездит на колесах, а летом на полозках… Воля, братец!.. Народ богатый, отставной, что пришло в голову, то и делает» .
Многие современники оставили воспоминания, к примеру, о странностях и причудах Анны Ивановны Анненковой, урожденной Якобий, матери декабриста И. А Анненкова. Дочь очень богатых родителей, поздно вышедшая замуж и рано овдовевшая, Анна Ивановна не была никому обязана отчетом и жила в свое удовольствие. За огромное богатство в Москве ее прозвали «Королевой Голконды». Ночь она превратила в день и ночью бодрствовала и принимала гостей, а днем спала, причем, отправляясь почивать, совершала тщательный туалет, не уступавший выходному. Спать она могла только на шелковых нагретых простынях, только при свете (в ее спальне горели особые лампы, спрятанные внутрь белоснежных алебастровых ваз, сквозь стенки которых просачивалось лишь приглушенное таинственное мерцание) и под аккомпанемент разговора, для чего у ее постели весь день сидели дворовые женщины и вполголоса разговаривали. Стоило им смолкнуть, как барыня тотчас просыпалась и устраивала разнос. Среди прислуги Анненковой была одна чрезвычайно толстая женщина, вся обязанность которой заключалась в том, чтобы нагревать для хозяйки место в карете, а дома - ее любимое кресло. Когда Анненкова собиралась сшить себе платье, понравившуюся материю она скупала десятками метров, всю, что имелась в продаже, чтобы второго подобного наряда больше не было ни у кого в Москве. При всей своей расточительности, когда невеста ее осужденного на сибирскую ссылку сына, француженка Полина Гебль приехала просить денег, чтобы организовать Ивану побег, Анненкова сказала: «Мой сын - беглец? Этому не бывать!» - и денег не дала.
Вообще московское дворянство могло похвастаться множеством ярких типов и индивидуальностей, своеобразно украшавших собою течение скучных будней. Вот, к примеру, так называемые «вестовщики». Это почти всегда были холостяки, по преимуществу средних лет, даже пожилые. Вся видимая деятельность их заключалась в том, что они изо дня в день перекочевывали из одного дома в другой, то к обеду, то в приемные часы, то на вечер, и всюду привозили последние новости и сплетни - как частные, так и государственные, политические. Их можно было увидеть на всех семейных праздниках, на всех свадьбах и похоронах, за всеми карточными столами. Пожилые барыни считали их своими конфидентами и время от времени посылали куда-нибудь с мелкими поручениями. Как и чем они жили, какова была их личная жизнь за пределами гостиных, оставалось для всех загадкой. В их числе еще и в середине столетия известны были князь А. М. Хилков, отставной кавалерист А Н. Теплов, М. А. Рябинин, П. П. Свиньин (вплоть до 1856 года находившийся под полицейским надзором за причастность к делу декабристов), и дворянская Москва не мыслила без этих людей своего существования.
Еще более колоритный тип представляли собой великосветские старушки - знаменитые на весь город старые барыни, которые сохраняли привычки и уклад прошлого века, были живой летописью дворянской Москвы, помнили все ближние и дальние родственные связи, все свычаи и обычаи ровесников и предков, и тем обеспечивали традицию и связь времен. Многие из них пользовались нешуточным авторитетом и влиянием, выступали в качестве блюстительниц общественных нравов и мнений. Иных не только уважали, но и побаивались, как, например, Н. Д. Офросимову, мимо яркой личности которой и Л. Н. Толстой не смог пройти и вывел ее в «Войне и мире» (старуха Ахросимова). Чудаковатая и вздорная, как все старухи, прямая и резкая на язык, Офросимова, что называется, резала правду-матку и делала это прямо в глаза, громко и безапелляционно. Был случай, когда она публично обличила в воровстве и взяточничестве кого-то из московских администраторов, и сделала это в театре в присутствии самого императора, но большей частью общественный темперамент старой дамы изливался в бытовой сфере. К ней, например, приводили на поклон начинавшую выезжать в свет молодежь, особенно барышень - от одобрения старухи во многом зависела светская репутация будущих невест.
Офросимова терпеть не могла тогдашнюю моду и особенно часто возмущалась по адресу щеголей, позволявших себе, как бы сейчас сказали, остромодные вещи. Кто-то после ее выпадов по своему адресу конфузился и уезжал домой переодеваться, но иногда Офросимова получала и отпор. Однажды она сделала какое-то замечание известному франту Асташевскому и тот, против московского обыкновения, резко ее оборвал.
Слегка опешив, Офросимова воскликнула:
Ахти, батюшки! Сердитый какой! Того и гляди съест!
Успокойтесь, сударыня, - прехладнокровно отвечал Асташевский. - Я не ем свинины.
В 1860–1870-х годах роль блюстительницы общественной морали играла княжна Екатерина Андреевна Гагарина, тоже говорившая, мешая русский и французский языки, всем в лицо неприятную правду. На поклон к ней по праздникам и в именины ездила вся Москва. Она же была всеобщей благотворительницей, вечно хлопотала за сирот и неудачников.
При всех прихотях и фантазиях, классическое московское барство не замыкалось в собственной среде. Такие богачи, как С. С. Апраксин, А. П. Хрущов, С. П. Потемкин, графы А. Г. Орлов, К. Г. и А. К Разумовские, П. Б. Шереметев, князья Н. Б. Юсупов, Ю. В. Долгоруков, Н. И. Трубецкой и другие были гордостью, щедрыми благотворителями и общими благодетелями Москвы. Они поддерживали и хранили ближнюю и дальнюю родню, сослуживцев и земляков, содержали десятки приживалов, опекали сирот, давали приданое бедным невестам, хлопотали в судах, а еще угощали и развлекали «всю Москву». «Кто имел средства, не скупился и не сидел на своем сундуке, - вспоминала Е. П. Янькова, - а жил открыто, тешил других и сам чрез то тешился» .
Вельможи просто обязаны были держать «открытый стол», за которым сходились «званые и незваные», и даже просто незнакомые, так что за ежедневным обедом могли собраться от двадцати до восьмидесяти человек, и «открытый дом», куда можно было запросто, без приглашения, лишь будучи знакомым с хозяином, приехать «на огонек». «Московский вельможа всегда большой хлебосол, совсем не горд в обществе, щедр, ласков и чрезвычайно внимателен ко всем посещающим его дом» , - писал П. Вистенгоф. За магнатами тянулись аристократы помельче, за ними - среднее дворянство, и почти все до войны 1812 года жили «открытым домом», селили у себя призреваемых из числа дальней родни и беднейших соседей и презрительно отзывались о скаредных «петербургских», которые уже на рубеже XVIII–XIX веков вводили у себя фиксированные приемные дни («журфиксы») и принимали гостей только в эти дни и ни в какие другие.
Прийти обедать к московскому вельможе мог практически всякий дворянин, оказавшийся в столице и не имеющий здесь родни, хотя, конечно, в первую очередь чем-либо связанный с хозяином - его земляк, однополчанин (хотя бы и в другое время служивший в том же полку) или родственник, пусть и самый дальний. Родство в Москве очень чтили, и всегда только что познакомившиеся дворяне, еще прежде начала настоящего разговора, считали своим долгом «счесться родством». «Родство сохранялось не между одними кровными, но до четвертого, пятого колена во всей силе, - рассказывал современник. - „Ведь ты мне не чужой, - говорили, - бабка твоя Аксинья Федоровна была тетка моему деду, а ты крестник мне, приходите чаще к нам и сказывайте, в чем нужда вам?“ Дружний сын, однофамилец считались домашними, об них пеклись и, представляя другим, просили быть милостивыми к ним. Заболеет кто из тех или других, - хлопотали, посещали, ссужали деньгами. Каждый юноша знал, к какому отделению он принадлежал, кто родственник, покровитель его. (…) Правнучатый брат (т. е. четвероюродный) матери моей, собираясь из деревни в Москву, писал к ней без околичностей: „сестра, приготовь мне комнаты“, - и поднимались страшные суеты: приготовляли флигель, мыли полы, курили, ставили мебели, и свидание походило на торжество» . Как замечал В. Г. Белинский: «Не любить и не уважать родни в Москве считается хуже, чем вольнодумством» .
Для визита к «открытому столу» не требовалось никакого приглашения и иных условий, кроме подтверждаемого дворянского происхождения, соответствующего ему костюма (иногда - мундира) и чинного поведения.
Можно было даже не быть представленным хозяину: достаточно было молча ему поклониться в начале и конце обеда. Про графа К Г. Разумовского рассказывали, что одно время в его дом вот так ходил обедать какой-то отставной, бедно одетый офицер: скромно раскланивался и садился в конце стола, а потом незаметно уходил.
Однажды кто-то из адъютантов Разумовского решил над ним подшутить и стал допытываться, кто приглашал его сюда обедать. «Никто, - отвечал офицер. - Я думал, где же лучше, как не у своего фельдмаршала». - «У него, сударь, не трактир, - сказал адъютант. - Это туда вы можете ходить без зову». (Это он врал: хотел покуражиться над провинциалом.)
С этого времени отставник больше не появлялся. Через несколько дней Разумовский стал спрашивать: «Где тот гренадерский офицер, который ходил сюда обедать и сидел вон там?» Выяснилось, что офицера того никто не знает, и где он квартирует, неизвестно. Граф отрядил адъютантов (и того шутника в их числе), чтобы исчезнувшего нашли, и через несколько дней его обнаружили где-то на окраине города, в съемном углу. Граф пригласил офицера к себе, расспросил, и узнав, что привела того в Москву затяжная тяжба и что, дожидаясь решения по ней, он совсем прожился, и дома у него осталась семья без всяких средств, поселил у себя, «похлопотал» в суде, вследствие чего положительное решение по делу последовало почти мгновенно, и потом еще денег дал на обратную дорогу и подарок послал жене, - и все это из одной дворянской солидарности и в соответствии с предписанной для вельмож его ранга традицией.
Колоритное описание обеда за «открытым столом» имеется в одном старинном журнале: «Обыкновенно эти непрошенные, очень часто незнакомые посетители собирались в одной из передних зал вельможи за час до его обеда, т. е. часа в два пополудни (тогда рано садились за стол).
Хозяин с своими приятелями выходил к этим самым гостям из внутренних покоев, нередко многих из них удостаивал своей беседы, и очень был доволен, если его дорогие посетители не чинились, и приемная его комната оглашалась веселым, оживленным говором.
В урочный час столовый дворецкий докладывал, что кушанье готово, и хозяин с толпою своих гостей отправлялся в столовую… Кушанья и напитки подавались как и хозяину, так и последнему из гостей его - одинакие. Столы эти… были просты и сытны, как русское гостеприимство. Обыкновенно, после водки, которая в разных графинах, графинчиках и бутылках стояла на особенном столике с приличными закусками из балыка, семги, паюсной икры, жареной печенки, круто сваренных яиц, подавали горячее, преимущественно состоявшее из кислых, ленивых или зеленых щей, или из телячьей похлебки, или из рассольника с курицей, или из малороссийского борща…
За этим следовали два или три блюда холодных, как то: ветчина, гусь под капустой, буженина под луком… судак под галантином… разварная осетрина… После холодного непременно являлись два соуса; в этом отделе употребительнейшие блюда были - утка под рыжиками, телячья печенка под рубленым легким, телячья голова с черносливом и изюмом, баранина с чесноком, облитая красным сладковатым соусом; малороссийские вареники, пельмени, мозги под зеленым горошком… Четвертая перемена состояла из жареных индеек, уток, гусей, поросят, телятины, тетеревов, рябчиков, куропаток, осетрины с снятками или бараньего бока с гречневой кашей. Вместо салата подавались соленые огурцы, оливки, маслины, соленые лимоны и яблоки.
Обед заканчивался двумя пирожными - мокрым и сухим. К мокрым пирожным принадлежали: бланманже, компоты, разные холодные кисели со сливками… мороженое и кремы. Эти блюда назывались мокрыми пирожными, потому что они кушались ложками; сухие пирожные брали руками. Любимейшие кушанья этого сорта были: слоеные пироги… зефиры, подовые пирожки с вареньем, обварные оладьи и миндальное печенье… Все это орошалось винами и напитками, приличными обеду… Желающие кушали кофе, но большинство предпочитало выпить стакан или два пуншу, и потом все откланивались вельможному хлебосолу, зная, что для него и для них, по русскому обычаю, необходим послеобеденный отдых» .
Московские вельможи периодически устраивали праздники, на которые мог прийти любой горожанин, вне зависимости от происхождения. И многие из «магнатов» делали это с удовольствием и размахом. В московское предание конца XVIII века вошли праздники, которые давал у себя в ближней подмосковной - Кусково - граф Петр Борисович Шереметев. Устраивались они регулярно летом (с мая по август) каждый четверг и воскресенье и вход был открыт всем - и знатным, и незнатным, и даже не дворянам, лишь бы одеты были не в лохмотья и вели себя благопристойно. Гости в Кусково валили валом и от души следовали приглашению хозяина «веселиться, как кому угодно, в доме и саду». «Дорога кусковская, - вспоминал Н. М. Карамзин, - представляла улицу многолюдного города, и карета обскакивала карету. В садах гремела музыка, в аллеях теснились люди, и венецианская гондола с разноцветными флагами разъезжала по тихим водам большого озера (так можно назвать обширный кусковский пруд). Спектакль для благородных, разные забавы для народа и потешные огни для всех составляли еженедельный праздник Москвы» . Одних театров в Кускове было три, и в них играли собственные шереметевские крепостные актеры - в их числе знаменитая Прасковья Жемчугова, на которой в конце концов женился сын Шереметева - Николай Петрович.
По большому пруду катались на шлюпках и гондолах. Играли графские оркестры: роговой и струнный. Пели графские певчие. На площадке за Эрмитажем желающих ждали карусели, качели, кегли и прочие «сельские игры и потехи». По вечерам в небе зажигались красочные фейерверки. Гостям бесплатно разносили чай и фрукты из графских оранжерей и садов.
Москвичи приезжали в Кусково на несколько дней. Останавливались где-нибудь в деревне у крестьян, потом устраивали продолжительную экскурсию по имению и напоследок принимали участие в празднике.
Популярность кусковских празднеств была столь велика, что содержатель первого московского увеселительного сада - «Воксала», англичанин Майкл Медокс жаловался всем знакомым на графа Шереметева, который «отбивает у него публику». «Скорее уж это я могу жаловаться на него, - возразил Шереметев. - Это он лишает меня посетителей и мешает даром тешить людей, с которых сам дерет горяченькие денежки. Я весельем не торгую, а гостя своего им забавляю. Для чего же он моих гостей у меня отбивает? Кто к нему пошел, может статься, был бы у меня…»
Шереметевские праздники были далеко не единственными в Москве. В летнее время чудесные гулянья с музыкой и угощением устраивал у себя на Гороховом поле граф А. К. Разумовский. В июле здесь на берегу Яузы затевался настоящий показательный сенокос с нарядными крестьянами, которые сперва косили сено, а потом водили хороводы на скошенном лугу. Ворота, соединявшие парк Разумовского с соседним парком Демидова (того самого любителя садоводства), распахивались в такие дни настежь, и гости могли много часов подряд гулять по громадному парковому пространству, наслаждаясь всевозможными красотами и почти сельским привольем.
Некто Власов (женой его была родная сестра знаменитой «княгини Зенеиды» - 3. А. Волконской) имел под Москвой имение, в котором по праздникам веселилось (за хозяйский счет) до 5 тысяч человек. «Ничто из всех его оранжерей не продавалось, - вспоминал бывавший на этих гуляньях Н. Д. Иванчин-Писарев, - он любил смотреть на деревья, осыпанные плодами, а после отдавал плоды кому угодно: люди его играли в кегли померанцами, а ананасы всех известных сортов рассылались соседям и московским приятелям корзинами. Я упомянул о парках, - продолжал он, - это был лес на четыре версты. Власов призвал англичан, немцев, да более 500 русских, чтобы вырубить в нем все не живописное, а оставить клумбами и парками одно картинное; проложил английские дорожки лабиринтами; убрал мостиками, пустынками, и мы, ходя по этому пространству и устав, садились на линейки и объезжали, дивясь сюрпризам видов на каждом шагу». После гуляний для приглашенных устраивались парадные обеды, причем, как особо подчеркивал Иванчин-Писарев, «у него никого не смели обнесть или дать худшего вина: князья Юсупов и Голицын не могли спросить себе, чего бы не налили Панкрату Агаповичу Гаронину» .
Однако особой известностью в Москве первых лет XIX века пользовались гулянья и праздники у графа Алексея Григорьевича Орлова на Калужском шоссе (там, где сейчас Нескучный сад). С конца XVIII века Орлов принадлежал к числу самых ярких московских звезд. Было время, когда он очертя голову кидался в большую политику: сажал на трон великую Екатерину, доставлял к ней из Италии захваченную обманом самозванку княжну Тараканову, воевал турок Несчастный император Петр III, как деликатно выражался один давний историк, скончался «буквально в его, Орлова, объятиях»… Потом настало другое время, и Орлов осел в Москве, восхищая горожан своей статью, добродушием и открытостью, неимоверной физической силой: он шутя разгибал подковы и сворачивал в трубочку серебряные рубли. Это был человек азартный и любивший яркие ощущения, любил поражать Москву широтой натуры и щедростью: выезжая на публичные гулянья, бросал в народ целые пригоршни серебряной монеты.
Именно Орлов завел в Первопрестольной конные бега (прямо перед его домом был устроен ипподром) и непременно сам в них участвовал, демонстрируя кровных, собственного завода, «орловских» рысаков. Он выставлял великолепных птиц на гусиные и петушиные бои. На Масленой неделе он выходил, вместе с другими, на лед Москвы-реки и участвовал в кулачных битвах, слывя почти до старости одним из лучших бойцов. Иногда, чтобы еще раз испытать свою силу, он приглашал к себе домой кого-нибудь из прославленных силачей и бился с ним на кулачках.
Праздники А. Г. Орлова устраивались - для всякой прилично одетой публики, включая крестьян (не пускали только нищих) - в летнее время каждое воскресенье, и здесь были и музыка, и фейерверки, и конные ристания, и театральные спектакли на сцене открытого Зеленого театра, в котором кулисами служила садовая зелень. На открытых эстрадах пели собственные графские песельники и настоящий цыганский хор - Орлов первым из русских вельмож выписал его из Молдавии и стал зачинателем общероссийской моды на цыганщину. Выступал, наконец, и орловский роговой оркестр, оглашавший парк звуками неземной красоты.
Роговые оркестры из крепостных вообще были у многих московских аристократов. Состояли они из 30–60 усовершенствованных охотничьих рогов разной длины и диаметра. Самые большие могли превышать два метра; при игре их опирали на специальные подставки. Были и маленькие рога - сантиметров тридцать в длину. Каждый рог издавал только один звук. Сыграть мелодию, пользуясь всего одним рогом, было невозможно - это было доступно лишь целому оркестру, в котором каждый музыкант вовремя вступал со своей единственной нотой. Репетиции рогового оркестра были невероятно трудны; музыкантов буквально муштровали, чтобы достичь согласованного и верного звучания, зато результат превосходил всякое описание. Когда в разгар праздника где-нибудь за деревьями или на глади пруда с лодок начинал звучать роговой оркестр, слушателям казалось, будто они слышат звуки сразу нескольких больших органов, состоящих из фанфар. Впечатление было волшебным. Особенно красиво звучала мелодия над водой, и владельцы роговой музыки, в их числе и Орлов, часто заставляли оркестр медленно проплывать по реке мимо места проведения праздника, сначала в одну, потом в другую сторону.
После 1812 года блеск развеселого барского житья в Москве постепенно стал тускнеть. «Войны… нарушили старинные привычки и ввели новые обычаи, - свидетельствовал граф Ф. В. Ростопчин. - Гостеприимство - одна из русских добродетелей - начало исчезать, под предлогом бережливости, а в сущности вследствие эгоизма. Расплодились трактиры и гостиницы, и число их увеличивалось по мере увеличения трудности являться к обеду незваным, проживать у родственников или приятелей. Эта перемена повлияла и на многочисленных слуг, которых удерживали из чванства или из привычки видеть их. Важных бояр, подобных Долгоруким, Голицыным, Волконским, Еропкиным, Паниным, Орловым, Чернышевым и Шереметевым, больше уже не было. С ними исчез и тот вельможеский быт, который они сохраняли с начала царствования Екатерины» . Постепенно и «московские» стали вводить «фиксированные дни», исчез «открытый стол», реже и скромнее сделались балы, незаметнее кареты…
Произошло это, конечно, не сразу: время от времени кто-нибудь из вельмож поднатуживался и пытался тряхнуть стариной. В 1818 году, когда в Москве был Двор, приехавший на первый юбилей победы над Наполеоном, в доме Апраксиных был дан бал на 800–900 человек, гостями которого стала не только императорская семья, но и многочисленные иностранные гости. Как рассказывал Д. И. Никифоров, «император Александр I при представлении ему С. С. Апраксина выразил желание быть у него на вечере. Польщенный вниманием государя Апраксин пригласил в этот вечер, кроме свиты государя, все московское дворянское общество в свой знаменитый дом на углу Арбатской площади и Пречистенского бульвара». Нарочные были немедленно посланы в подмосковную, оттуда доставили тропические растения в кадках из оранжерей и необходимый запас провизии, так что подготовка праздника даже стоила недорого. Ужин был подан в апраксинском манеже, превращенном в зимний сад, с пальмами, клумбами, фонтанами и усыпанными песком дорожками. «Оркестр, прислуга своя, и провизия к ужину не покупная, - писал Никифоров. - Великолепный бал стоил графу всего пять тысяч ассигнациями. Конечно, там не было ничего сверхъестественного, показного, ни мартовской земляники, ни январских вишен, ничего ненатурального и противного природе и климату, а было то, что соответствовало времени и стране» . В 1826 году запоминающийся праздник со спектаклем в собственном театре, балом и парадным ужином в честь коронации Николая I устроил князь Юсупов… Но все же это были уже внутридворянские праздники, и рядовой горожанин мог прикоснуться к торжеству, лишь заглянув в освещенные окна или смотря сквозь решетки ограды на блещущий в парке фейерверк.
В числе последних московских хлебосолов считался Сергей Александрович Римский-Корсаков, который еще и в середине 1840-х годов давал в своем доме возле Страстного монастыря веселые балы и маскарады с большим числом приглашенных и с обильными обедами, но это были уже самые последние вспышки былого великолепия. Российское дворянство беднело и все туже затягивало пояса. «Теперь нет и тени прошлого, - вздыхала Е. П. Янькова, - кто позначительнее и побогаче - все в Петербурге, а кто доживает свой век в Москве, или устарел, или обеднел, так и сидит у себя тихонько и живут беднехонько, не по-барски, как бывало, а по-мещански, про самих себя. Роскоши больше, все дороже, нужды увеличились, а средства-то маленькие и плохенькие, ну, и живи не так как хочется, а как можется. Подняли бы наших стариков, дали бы им посмотреть на Москву, они ахнули бы - на что она стала похожа…»
Уже после войны стали появляться в московской аристократии и такие персонажи, как семья Бартеневых, полностью разоренная после кончины отца семейства, но умудрявшаяся оставаться в числе знати.
«С раннего утра семья поднималась на ноги, - рассказывала Е. А Сабанеева, - детей умывали, одевали, сажали в карету, и Бартенева отправлялась к ранней обедне, затем к поздней, и все это по разным монастырям или приходским церквам. После обедни на паперти (чтобы заморить червячка) покупались у разносчиков и совались детям иной раз баранки, иной раз гречневики или пирожки. Затем все садились снова в карету, и Бартеневы ехали к кому-нибудь из знакомых, где пребывали целые дни - завтракали, обедали и ужинали, смотря, так сказать, по вдохновению… где Бог на сердце положит. Дети Бартеневой были разных полов и возрастов; в тех домах, где были гувернантки, старшие из них пользовались уроками вместе с детьми хозяев дома, а младшие были такие укладистые ребятишки! - кочующая жизнь по Москве развила в них способность засыпать по всем углам гостиных, или же, прижавшись в чайной под столом, прикорнуть глубоким сном невинности, если маменька поздно засиживалась в гостях. Иной раз поздно ночью Бартенева распростится с хозяевами, направится в переднюю, кликнет своего старого лакея, велит подобрать сонных детишек, снесут их в карету, и семья возвращается досыпать остальные часы ночи в их большой, часто плохо протопленный дом» . Был случай, когда одна из девочек была забыта спящей в карете, и ночью, проснувшись в каретном сарае, принялась громко кричать, чем наделала переполоху на всю улицу.
Вскоре у одной из старших дочерей Бартеневой, Полины, обнаружился великолепный оперный голос и ее стали приглашать к участию во всех московских любительских концертах. Московский поэт И. П. Мятлев даже посвятил П. Бартеневой стихи:
Ах, Бартенева - мамзель,
Ты - не дудка, не свирель,
Не волынка, а такое
Что-то чудное, святое,
Что никак нельзя понять…
Ты поешь, как благодать,
Ты поешь, как упованье,
Как сердечное рыданье…
Черт ли в песне соловья,
Зазвучит, вдруг дыбом волос,
Сердце всё расшевелит,
Даже брюхо заболит.
На одном из концертов ее услышала императрица Александра Федоровна (жена Николая I) и взяла к себе фрейлиной.
Самую низшую прослойку московского дворянства составляли гражданские чиновники, служившие в учреждениях города. В массе своей они относились к племени «приказных», к низшим классам Табели о рангах, к тому презираемому всеми «крапивному семени», о котором так много и со вкусом писала русская классическая литература. По выслуге все они, даже разночинцы по рождению, рано или поздно выходили в дворяне - сперва в личные, потом в потомственные, и пополняли собой ряды «благородного сословия», но и до и после наступления этого счастливого момента своими в среде «настоящего» дворянства никогда не становились. Чиновников в Москве вообще не любили и всячески бранили, обзывая: «чернилами», «скоморохами», «пиявками», «пьяными мордами» и даже почему-то «земляникой» (привет Н. В. Гоголю!). Услугами приказных поневоле пользовались, их общество по необходимости терпели, но чиновничий мирок так и оставался изолированным и самодостаточным.
В этом сословии, как и вообще в Москве, на протяжении «дворянской эпохи», наблюдался замечательный прогресс. Мелкий чиновник допожарного времени, истинный «приказный», воплощал в себе традиции бюрократии восемнадцатого века. Он было скверно и дешево одет: наиболее распространены были сюртуки и шинели из фриза - грубой ворсистой шерстяной ткани, считавшейся воплощением бедности. От него несло перегаром, борода его была плохо выбрита, невесть когда мытые и нечесаные волосы свисали грязными сосульками. Нечищеные сапоги просили каши и позволяли видеть торчащие наружу пальцы - никаких носков или обмоток приказный не носил. Руки его были перемазаны табаком и чернилами, чернильные пятна испещряли щеки - истинный приказный имел привычку закладывать перо за ухо. Манеры обличали отсутствие какого бы то ни было воспитания. Он сморкался в кулак, сопел и пыхтел, изъяснялся длинными и невразумительными периодами, - словом, был явно и недвусмысленно человеком дурного тона. (И это дворянин!)
В послепожарный период чиновничество довольно быстро и заметно цивилизовалось. Чиновник новой формации следил за чистотой и модой, щеголевато одевался, прыскался духами, носил запонки и кольца с фальшивыми бриллиантами, часы с цепочкой, помадил модно причесанную голову, курил дорогие папиросы, знал несколько французских фраз и кстати умел их ввернуть, волочился за дамами, был членом какого-нибудь клуба, а летом по воскресеньям совершал променад по Александровскому саду или посещал какой-нибудь загородный «Элизиум».
Делились чиновники на танцующих и не танцующих; на «употребляющих» и «не употребляющих».
Крайне редко встречались не употребляющие и не танцующие.
Поскольку большинство московских присутственных мест было сосредоточено в Кремле и возле него в Охотном ряду, то и значительная часть дня чиновника проходила тут же. Он начинал день около девяти утра с молитвы перед Иверской, в три часа, по завершении присутствия, отправлялся обедать в один из охотнорядских трактиров, потом здесь же до вечера курил трубку, играл с маркером на бильярде, пил наливку и читал газеты и журналы, а по дороге домой рассматривал витрины и вывески. По воскресеньям он посещал танцкласс, а вечерами порой отправлялся в театр. Семейный сразу после службы спешил домой, где после обеда читал какую-нибудь книгу (все равно какую, вплоть до оперных либретто) и возился с принесенными со службы (в узелке из платка; портфелей с ручками в то время не было) недоделанными делами.
Жалованье у московских чиновников было смехотворным - в 10, 20, 25 рублей, а то и меньше. Вплоть до 1880-х годов столоначальник Московского сиротского суда получал 3 рубля 27 копеек в месяц. (Узнав об этом, московский городской голова Н. А. Алексеев буквально ахнул и увеличил чиновные оклады сразу в 40 раз.) Естественно, что все остальное, нужное для жизни, чиновники добирали взятками. Брали - «по чину», но если старинному стряпчему достаточно было сунуть в кулак пятерку, то к эмансипировавшемуся чиновнику меньше чем с четвертной (25 рублей) неловко было и подходить, а кроме того, их принято было кормить хорошим (и очень дорогим) обедом в гостинице Шевалье или Будье. В итоге «жрец Фемиды, служащий в каком-нибудь суде на трехстах рублях жалованья в год» , нередко умудрялся не только обитать в хорошеньком особнячке, но и содержать пару лошадей, а в придачу еще и нестрогую красавицу.
У Иверских ворот и возле Казанского собора толпились безместные и отставные (зачастую по причине алкоголизма или темных дел) стряпчие, - часто оборванные и опухшие от пьянства, готовые за минимальную плату (в 10–25 копеек) написать какое угодно прошение и вести любую тяжбу, а также пронырливые ходатаи по делам, различные комиссионеры и профессиональные свидетели - темная публика, наихудшая часть «крапивного семени». Эти «Аблакаты от Иверской» были одной из достопримечательностей Москвы во все протяжение девятнадцатого века.
Наиболее густо обитали чиновники под Новинским, в Грузинах, в переулках на Сретенке, на Таганке, на Девичьем поле, а порой и в Замоскворечье, где занимали наемные квартиры.
Не мешающееся с «приказными» «настоящее» дворянство селилось в других местах - на Маросейке, Покровке с близлежащими переулками, в Басманной и Немецкой слободах и на примыкающем к ним Гороховом поле, а также на территории между Остоженкой и Тверской и на расположенных рядом Зубовском и Новинском бульварах. Местность между Остоженкой и Арбатом даже называли «московским Сен-Жерменом», по аналогии с аристократическим пригородом Парижа. Кстати, «московский Сен-Жермен» тоже был почти пригородом - далекой окраиной. Не случайно И. С. Тургенев, начиная свою повесть «Муму», основанную на событиях, происходивших в доме его матери, пишет об Остоженке, как об одной из «отдаленнейших улиц Москвы».
Вплоть до конца XIX века за нынешним Садовым кольцом начинались городские предместья с редкими неказистыми домишками, пустырями, замызганными рощицами и почти деревенским привольем. Территория Девичьего поля была уже загородом, дачным местом (где, в частности, на даче князей Вяземских бывал А С. Пушкин).
Жизнь в «дворянских» районах шла тихая и сонная. Фонари, как положено на окраинах, стояли редко. Мостовые кое-как были замощены булыжником. Летним утром, словно в деревне, раздавался пастушеский рожок, и сонная прислуга, распахнув ворота, выгоняла на улицу коров, которые сбивались в стадо и весело мыча, брякая колокольцами и оставляя на дороге свежие «блины», устремлялись к ближайшему пастбищу, обычно на берег реки или на пустырь, на Девичье поле или к Донскому монастырю.
Ближе к полудню появлялась подвода с большой бочкой. Рядом с бочкой сидел мужик и время от времени расплескивал ковшиком воду на мостовую - «поливал» улицу.
В «дворянских» кварталах вплоть до 1840-х годов почти не было торговых заведений, за исключением булочных (еще именуемых по старинке «калашнями»), съестных и мелочных лавок.
Дома большей частью были деревянные, с ярко-зелеными железными крышами, часто с мезонинами; в 7–9 окон по фасаду, оштукатуренные и выкрашенные в приглушенные цвета - белый, голубой, светло-розовый, фисташковый, кофейный; иногда с маленькими щитами для гербов на фронтоне. Желтый, который у нас чаще ассоциируется с «ампирной» Москвой, считался «казенным» и для «барских» домов использовался редко.
За домом непременно был сад с липами - для тени и аромата, бузиной, сиренью и акациями, иногда очень большой, причем чем дальше от центра отстояла усадьба, тем больших размеров был сад. Так, усадьба Олсуфьевых на Девичьем поле (и не она одна) могла и в середине века похвастаться целым парком, занимавшим несколько десятин земли, с вековыми деревьями и даже пастбищем для скота. Впрочем, большинство усадеб с большими парками уже к 1830–1840-м годам были проданы в казну: потомки магнатов оказывались не в состоянии содержать дедовские хоромы, которые, к тому же, часто оказывались сильно пострадавшими от пожара и разграбления 1812 года. Дом уже знакомого нам князя Куракина был в это время занят Коммерческим училищем, дворцы Демидова и Разумовского - Елизаветинским женским институтом и приютом для сирот; в блестящих дворцах Пашкова на Моховой и Мусина-Пушкина на Разгуляе и даже в доме «Трубецких-комод» шумели мужские гимназии…
Просторный и не особенно чистый двор барского дома был обставлен службами: людскими, конюшнями, погребами, каретными сараями. Непременно особняком стояла кухня: помещение ее под одной крышей с господскими покоями считалось недопустимым. На конюшне стояло десятка два лошадей; в хлеву одна или несколько коров. На широких воротах красовалась на одном из пилонов надпись: «дом ротмистра и кавалера такого-то» или «генеральши такой-то», а на другом обязательно: «Свободен от постоя».
Из книги История Германии. Том 1. С древнейших времен до создания Германской империи автора Бонвеч БерндДворянство В правовом отношении дворянство оставалось по-прежнему «феодальным», поскольку занимало определенное место в сеньориально-вассальной системе. По месту в этой системе оно делилось на имперское и земельное. К высшему дворянскому слою принадлежали имперские
Из книги Повседневная жизнь Парижа в Средние века автора Ру СимонаДворянство Как сословие дворянство шпаги не входило во властные структуры городов, однако было обязано находиться подле короля, а потому не могло не присутствовать в парижском обществе. Принцы крови, братья, кузены и родственники правящих государей зачастую проживали в
Из книги Россия при старом режиме автора Пайпс Ричард ЭдгарГЛАВА 7 ДВОРЯНСТВО [В Европе] верят в аристократию, - одни чтоб ее презирать, другие чтоб ненавидеть, третьи - чтоб разжиться с нее, из тщеславия, и т д. В России ничего этого нет. Здесь в нее просто не верят. А. С. Пушкин [А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах,
автора Флори Жан Из книги Повседневная жизнь рыцарей в Средние века автора Флори Жан Из книги Вторая мировая война. (Часть II, тома 3-4) автора Черчилль Уинстон СпенсерГлава двадцать вторая Моя вторая поездка в Вашингтон Основной целью моей поездки было принятие окончательного решения по поводу операций в 1942/43 году. Американские власти вообще, а Стимсон и генерал Маршалл в частности, хотели, чтобы немедленно было принято решение по
Из книги История Древнего мира: от истоков цивилизации до падения Рима автора Бауэр Сьюзен УайсГлава семьдесят вторая Первый император, вторая династия Между 286 и 202 годами до н. э. царство Цинь уничтожает Чжоу у а его правители становятся первыми правителями объединенного Китая и в свою очередь терпят крахА в Китае, где все князья стали царями по общепризнанному
Из книги Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга автора Кларк СтефанГлава 20 Вторая мировая война, часть вторая Защищая Сопротивление… от французовЕще со времен фиаско в Дакаре бритты предупреждали де Голля об утечке информации, но его люди в Лондоне упорно отрицали возможность расшифровки их кодов. Вот почему практически с самого
Из книги История Древнего мира [От истоков Цивилизации до падения Рима] автора Бауэр Сьюзен УайсГлава семьдесят вторая Первый император, вторая династия Между 286 и 202 годами до н. э. царство Цинь уничтожает Чжоу, а его правители становятся первыми правителями объединенного Китая и в свою очередь терпят крахА в Китае, где все князья стали царями по общепризнанному
Из книги История Франции и Европы автора Эрве ГуставГлава IV Дворянство при старом режиме Французская знать на выходе у короляДворянство составляет незначительное меньшинство. - При старой монархии дворянство всегда составляло незначительное меньшинство. В XVIII веке, когда все население достигло 25 миллионов чел., дворян
Из книги Кочевники Средневековья [Поиски исторических закономерностей] автора Плетнёва Светлана АлександровнаГлава вторая ВТОРАЯ СТАДИЯ КОЧЕВАНИЯ После захвата новых земель, относительного урегулирования отношений с завоеванными племенами и соседними государствами и народами кочевники-скотоводы начинали активно осваивать занятые ими территории. Начинался период «обретения
Из книги Миф о русском дворянстве [Дворянство и привилегии последнего периода императорской России] автора Беккер СеймурГлава 2 ДВОРЯНСТВО И ЗЕМЛЯ: ПЕРЕОЦЕНКА Исторический контекст В течение полувека после отмены крепостного права шел непрерывный процесс разделения двух групп, границы между которыми до этого в основном совпадали. Скорость и масштаб дифференциации этих групп показаны в
Из книги Россия: народ и империя, 1552–1917 автора Хоскинг ДжеффриГлава 1 Дворянство Государственная служба Большую часть XVIII и XIX веков дворянство являлось главной опорой империи, единственным социальным слоем, воплощавшим ее дух, ответственным за ее защиту и управление. Дворянство доминировало при дворе и в канцеляриях, в армии,
Из книги История религий. Том 2 автора Крывелев Иосиф Аронович Из книги Из истории русской, советской и постсоветской цензуры автора Рейфман Павел СеменовичГлава пятая. Вторая мировая. Часть вторая Главлит во время войны. Русская идея. Литература в первые годы войны. Сталинград. Усиление цензурных преследований. Щербаков и Мехлис. Писатели в эвакуации. Фильм братьев Васильевых «Оборона Царицына». Управление пропаганды и
Из книги Москва. Путь к империи автора Торопцев Александр ПетровичДворянство Дворянство возникло в Русском государстве в XII–XIII веках. В XIV веке дворяне стали получать за службу земли, поместья. Постепенно эти земли становились наследственными, являясь экономической базой поместного дворянства. В XIV–XV веках, да и в XVI веке вплоть до
